Принято считать, что хороший профессионал учится всегда. Даже когда дипломы ровной стопкой сложены на полке, а от медалей за заслуги нет пустого места на пиджаке. Вероятно, эту теорию к себе решили применить и студенты лондонской актерской школы East15, которые специально приехали в ГИТИС постигать особенности русского психологического театра в рамках летней трехнедельной школы. Корреспондент «МК» украдкой понаблюдал за занятиями по сценическому бою и актерскому мастерству и узнал у педагогов, чем заморский студент отличается от русского.
На первый взгляд, пожалуй, ничем. Все та же черная униформа, негласно принятая во всех театральных вузах, горящие от вдохновения глаза и мокрые от пота лица. Когда я переступила порог продюсерского факультета ГИТИСа, в большой светлой аудитории как раз шли занятия по сценическому движению.
В группе 15 человек, в то время как в летней школе этого года аж 30 студентов (для сравнения, в предыдущие годы было 12–16 человек, и занимались они только две недели). Средний возраст — 20–26 лет. Все — артисты. Только с разных курсов и с разной подготовкой: магистры, бакалавры, только закончившие школу. Мальчиков, как водится, втрое меньше девочек (четыре юноши на одиннадцать барышень), зато один колоритнее другого: от афроамериканца до китайца.
— Вам нужно показать мне три фразы, каждая из которых станет небольшой историей, — объясняет по-русски студентам Рустам Миннибаев, старший преподаватель кафедры сценической пластики ГИТИСа. — Фраза — это движение от точки до точки. Ваше тело должно пройти несколько естественных фаз: отказ, посыл, торможение, фиксация. Все понятно?
После синхронного перевода на английский вроде все становится понятно, но биомеханика Мейерхольда, о которой они слышали еще в Лондоне, поддается не сразу. Через смех, ошибки, неизбежные столкновения друг с другом ребята начинают познавать свое тело, привыкшее на родине к четким указаниям и не знающее импровизации и воображения.
— А они спрашивают, зачем вы заставляете их выполнять эти странные упражнения типа «шаг-шаг-хлопок-хлопок»? — спрашиваю я у Рустама.
— Вообще не спрашивают. Только стараются вникнуть и сделать. Они заплатили за обучение, поэтому намеренно отрабатывают каждый вложенный фунт. В этом, кстати, их отличие от русских ребят, которые учатся по контракту. Это у нас: если я плачу — учите меня, а там: если я плачу — надо учиться.
— В недавнем интервью профессор Андрей Дрознин, гуру сцендвижения «Щуки», сказал, что почти все студенты чуть ли не физические инвалиды. Чем британцы отличаются от наших ребят в плане физподготовки?
— Они работают намного усерднее, чем наши бюджетники уж точно. Да и подготовлены англичане немного лучше, я бы сказал. Если гитисовские что-то осваивают за полгода, британцам приходится вникать за три недели — сколько они здесь и находятся.
— Чем отличается европейская программа по сцендвижению от российской?
— Подход разный. Многих наших упражнений они, например, не знают. А когда я спрашиваю у них: «Что вы здесь тогда делаете?» — отвечают, что ходят пешком под ритм или метроном. Их там затачивают под то, чтобы выполнить все точно и правильно — никакой свободы фантазии. Каждый студент должен идеально выполнять кувырок через плечо и получать за это свои «пятерочки» и «четверочки». А у нас другой подход. Ну сделал ты кувырок, даже пусть кривой — это не важно. Главное, научись применять его потом в своих работах.
Звучит несколько упрощенно, чем есть на самом деле. И студенты туманного Альбиона, кажется, успели это почувствовать на собственном опыте еще с первых дней актерского интенсива по-русски. С понедельника по пятницу они занимаются сценической пластикой по полтора часа, делают получасовой перерыв на обед и заканчивают четырехчасовым тренингом по актерскому мастерству. Поэтому когда выпадает заслуженный выходной и русские ведут гостей на балет, многие остаются в общаге учить реплики к следующему занятию.
— А ты какое животное будешь показывать? — доносится чистая английская речь из женской раздевалки.
— Сама скоро увидишь. Это будет сюрприз, — отвечает ей подруга.
Как мне позже объяснили, речь шла о традиционном упражнении-наблюдении по актерскому мастерству. А я уже перехожу из одного здания ГИТИСа в другое, оказавшись в одной из основных аудиторий с другой группой студентов. Восемь девушек в черной одежде суетливо носятся в коридоре, передавая друг другу ржаные колоски и золотистые венки. Им предстоит показать домашнее задание — этюд на тему пушкинской «Барышни-крестьянки». Стою наблюдаю, как девушки настраиваются на работу, и тут внезапно одна из них подлетает ко мне и шлепает по самому что ни на есть мягкому месту. Я обалдела, а она смутилась: «Простите! Простите! Я думала, вы тоже наша», — виновато щебечет девушка.
С этого шлепка и начинается показ. Еще в Лондоне им дали список русской литературы для ознакомления, который включал в себя пушкинские «Повести Белкина» и три рассказа Чехова. После череды занятий студентам нужно показать свои «предчувствия» — так называет этюды Татьяна Тарасова, старший преподаватель кафедры режиссуры драмы в мастерской Олега Кудряшова.
— Это такие незаконченные высказывания, как у Шекспира — «предчувствие любви сильнее, чем любовь». Пусть ребята и не знают, кто такой Евгений Онегин, они прекрасно чувствуют материал, — объяснила Тарасова.
Однако именно с письма Татьяны к Онегину юные англичанки начинают показ, причем по-русски. Причем в «Повести Белкина» легко вплетают «Онегина». Здесь они сами себе звуки просыпающегося леса, дикие птицы и даже домашние собаки. Каждая лежащая на полу с колоском в волосах могла запросто перевоплотиться в Лизу Муромскую или служанку Настю, ну и в Татьяну, само собой. Так все у них звонко и легко, что, даже когда одна из пар стала внезапно разыгрывать сценку на китайском, наблюдающие за действом педагоги не удивились. То ли классика сделала свое дело, то ли «предчувствия» совпали.
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
