Как по мне, так лучше в «зюзю пьяным» (по терминологии Шнура) Биланом потешать народ, чем осрамиться трезвым копрохайпом вроде Тимати с Гуфом… Два «мегапозора» попсы на этой неделе всколыхнули медийное поле.
Дима Билан, безрассудно хлопнув коньяку перед выступлением на Дне города в Самаре, «совершал странные движения на сцене», а «бургерный рэпер» Тимати, подставив, как реальный пацан, а не какой-то там «позорный гей», т.е. исключительно «по-братански», доверчивого Гуфа (по собственным словам, обманутого), совершил акт окончательного личностного самоуничтожения клипом по случаю Дня города Москвы. Мне вот тоже очень нравится мой город и его новейшие метаморфозы, но, милль пардон, из этого не обязательно следуют позы пресмыкательства и суетливых испражнений верноподданничества. Особенно когда все так накалено вокруг. Изумительные эскапады типа: «Не хожу на митинги, не втираю дичь» — не только наплодили за пару дней гигабайты издевательских мемов-пересмешек вроде «у меня диагноз — мозга паралич», но поставили национальный рекорд по дизлайкам (больше полутора миллионов!) в Интернете и, надо полагать, вогнали Africa Bambaata, американского родоначальника протестного и презирающего продажность жанра, в непроходящую икоту и тоску…
Так как у «черной звезды» местного псевдорэпа спрашивать особо нечего, клинический диагноз и так очевиден, то «ЗД» сфокусировала взволнованное внимание на перипетиях судьбы Димы Билана, тем более что к нему накопились вопросы еще до «пьяных танцев» в Самаре. Однако не меньшее впечатление произвело публичное раскаяние певца и его самобичевание в Инстаграме. Для такого поступка, безусловно, надо иметь силу духа и воли.
— Дима, непросто далось решение публично извиниться? Сам решил или все-таки на тебя надавили — может, Яна Рудковская или Женя Плющенко?..
— Настоящие друзья для того и есть, чтобы говорить тебе правду в глаза, какой бы нелицеприятной она ни была… Но идея (публично выступить с извинениями) моя. По-другому я поступить не мог. Дело касается меня, это мое лицо, моя жизнь, репутация. Как говорится, у победы куча сестер, а в проигрыше ты сам с собой наедине (у Джона Кеннеди было: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота». — Прим. «ЗД» ). Все это я в полной мере прочувствовал и понял. Потому что 55 тысяч человек (на концерте в Самаре. — Прим. «ЗД» ), три с половиной миллиона подписчиков — все они смотрят на меня, доверяют. И уж если ты там был прилюдно, то и будь любезен прилюдно отвечать за свои поступки.
— Ты не первый из селебрити, кто оскандалился похожим макаром, но не припоминается, чтобы кто-то так же прилюдно каялся…
— Особенно трудно извиняться за вещи, с которыми, в принципе, ты себя не ассоциируешь, потому что давно уже другой человек. У меня просто не было другого выбора. Всю свою жизнь, все 18 лет, которые я работаю на сцене, весь свой шестилетний бэкграунд с «Голосом», где я выворачивал свои кишки, слезы и все остальное наизнанку… Как мне кажется, я стал человеком, которому верят, доверяют, который держит свое слово. Поэтому я не мог сменить вектор, стать другим даже в таких, не очень приятных и комфортных для себя обстоятельствах. Сомнений даже не было, что я должен обратиться честно к людям, извиниться перед ними. Хотя потом было ощущение, что меня сейчас просто распнут, растерзают на все части.
— Судя по комментам уже после извинений, действительно возникало ощущение, что многие буквально ждали, когда ты споткнешься, — с таким самозабвением, нескрываемой радостью топтали, утрамбовывали и посыпали пеплом холмик позора… Это что-то генетическое в наших людях, как думаешь?
— Смешанное чувство. Ощущение тотального одиночества, когда кажется, что даже близкий человек к тебе не подойдет, не обнимет, не успокоит словами: «Все нормально». Я это испытал. Но опять же — потому что сам совершил ошибку. А по поводу врагов? Не могу различить, не знаю… Просто меня настолько тряхануло, что все остальные вещи казались вообще незначительными. Враги, не враги — разницы нету. Для меня все люди одинаковы в принципе, и я такой же, как все... Я не вникал. Но вообще я склонен наблюдать, анализировать. Знаешь, иногда фальшивая поддержка хуже искренней ненависти. Я это очень хорошо понял, когда мы хоронили нашего общего с тобой друга Юрия Айзеншписа («открывателя» и первого продюсера Билана. — Прим. «ЗД» ), когда все говорили речи, в том числе и его враги. Я их видел, знал в лицо. И вдруг они говорили о нем какие-то невероятные слова. Тогда я выработал в себе принцип: не осуждай. Люди разные, чувства и мысли у них разные, могут меняться в зависимости от обстоятельств и жизненных событий. Одну и ту же ситуацию люди видят по-разному, а пара слов от кого-то «держись, мы с тобой» порой может значить больше, чем огромные написанные тексты или произнесенные речи. И наоборот, кстати…
— Зато теперь сам Шнур слагает о тебе рифмы! А это уже железобетонный маркер историчности — события и личности!
— Действительно, не каждому человеку дано такое, это уже некое иное качество. Прямо что-то легендарное в себе почувствовал, как Мик Джаггер. Разве что осталось возрадоваться и протанцевать. В жизни многих легендарных людей разное происходило, в том числе скандалы, громкие, шумные, публичные... Говорю, конечно, утрируя, и важно, чтобы это поняли. Поскольку я вовсе не горжусь тем, что произошло. Но уже произошло. И есть реакция. В том числе и такая — Шнур на меня написал стих. Я ему ответил — в личном порядке, не всенародно. Могу сказать ему только спасибо — за поддержку. Там не было злобства, была ирония, очень тонко. И за это ему большое спасибо. Я оценил.
— Ну ты сам себя отхлестал всеми мыслимыми способами. А те друзья, которые, как я понимаю, имели прямое отношение к организации концерта, люди с опытом, ответственные, не первый день в шоу-бизнесе, и подсунули тебе этот треклятый коньяк перед выступлением. Они-то чем думали? Им не стыдно? Подвели ж под монастырь трепетную лань…
— Не стал бы так говорить. Если бы не было моего желания, никто бы и не заставил. Сам не рассчитал, сам проявил легкомысленность и безответственность. Я же два месяца вообще не пил спиртного. Это связано с моими историями — со сломанной ногой, лечением этой ноги. Антибиотики, лекарства... Все это посадило мою пищеварительную систему, которую, слава богу, я теперь уже выровнял. Это не сказки-рассказки, хотя, может, иногда и кажется, что все подтасовано, как в кино. На самом деле это не кино, а жизнь. Такая, что иногда диву даешься: ну как так?! И организм, в общем, отвык от спиртного. И тут — этот коньяк. Я вообще не предполагал такой реакции (организма). Пытаюсь встать со стула и понимаю, что что-то неладное. Так что никого не виню, виноват только сам. Как бы ни заставляли, ни упрашивали, а мы все знаем, как это бывает, но всегда можно найти силы и возможность от этого отойти.
— Зато у жителей Самары теперь бонус — обещанный бесплатный концерт…
— Если я понимаю, что сделал что-то неправильно, нехорошо, то выхожу на сцену и просто отмаливаю эти грехи. Очень хочу, искренне, от души и обещаю, что концерт будет большой и качественный. Это — самый минимум, что я могу сделать. А максимум, который могу себе позволить: обязательно найду клинику, больницу, мы все знаем, что не везде хватает оборудования, возможностей. И это будет серьезное оборудование — я не капельницу куплю. И, конечно, очень хочется построить детскую площадку...
— Как много приятных, нужных и полезных последствий от одной рюмки коньяка! Глядишь, теперь в каждом городе тебя начнут специально упаивать…
— Можно, конечно, шутить… Очень много сил выжал я из себя за эти дни, просто не осталось ни капельки силы. Но я ее наберу обязательно, чувствую, как я вырос, буквально в одну секунду стал совершенно другим человеком, коснулся чего-то другого...
* * *
— Честно сказать, мысль о совершенно другом человеке, точнее — артисте, обновленном Билане, — возникла еще раньше, когда появился неожиданный трек «Про белые розы». Трек стал уже хитом, а неожиданный — потому как музыка конца 80-х — начала 90-х и Билан всегда выглядели антиподами. И вдруг такой реверанс…
— Знаешь, музыка приходит отовсюду... Уже второй год, как я занимаюсь новым альбомом, а тенденциями звучания 80-х — барабанами со шлейфом, синтезированными звуками — я заинтересовался еще раньше, во время работы над проектом Alien, выкопал их тогда из прошлого. Новый альбом называется «Перезагрузка», и там очень много композиций помимо «Белых роз», которые по саунду уходят в то время. В какой-то момент я открыл для себя, что тот саунд был невероятно умный, просто кулибинский саунд! Настолько теплый, настолько тактильный… Я даже альбом перегоняю через пленку, так же, как это делали в те годы, поскольку это тоже влияет на звук, оставляет свой отпечаток, придает особое качество, дает жизнь, тепло. Раньше говорили — пластинка дает тепло. А на самом деле вот эта пленка, «старорежимная» широкая пленка, дает невероятное тепло в саунде. Эта трансформация шла планомерно, нельзя говорить, что вдруг и откуда ни возьмись появилась песня «Про белые розы». Я к этому тяготел и сейчас наконец сыграл в эту игру. Не могу сказать, что я в ней надолго задержусь, но пока получаю огромное удовольствие.
— Нашумел «розами» не меньше, чем «коньячным» сетом. В бурную дискуссию втянулись даже остатки «Ласкового мая»…
— Для меня было поразительно, когда я увидел реакцию Андрея Разина: мол, надо же, Дима «Про белые розы», странно, но здорово, одобряю, пусть поет. И тут же какие-то разборки уже между ними… Никак это комментировать не хочу, но посмотри, как все в этом мире странно завязано, закручено. Один, дескать, может петь про белые розы, другой почему-то не может — не понимаю, в чем тут загвоздка. Тем более что это все-таки не кавер, а песня «про…» — там и «белые розы», и «желтые тюльпаны», и «музыка нас связала»… Ни в коем случае никого не пытаюсь тянуть за собой, но все само крутится, эта ностальгическая волна была, есть, она пришла, я — ее адепт в том числе, потому что она меня касалась так же: и Modern Talking, и CC Catch, и группы прибалтийской электронной волны тех времен, как Zodiac, например, — очень качественная музыка! У того времени надо еще поучиться, потому что у нас сейчас преобладает всего лишь бас, бит, какой-то один инструмент и всё! Интересно, но тогда было очень много хорошей музыки, месяцами работали над одной песней!
— При этом ни один уважающий себя эксперт, критик не смог бы тогда выдавить из себя даже под дулом пистолета что-то комплиментарное о «Ласковом мае»… А теперь выясняется, что «Белые розы» — эпохальные вирши, маркер времени. Первой, кстати, это смекнула Жанна Агузарова, еще в середине 90-х записав не просто кавер, а еще и на английском — White Roses…
— Да, выясняется. Я сам недавно пересмотрел кучу программ «Акулы пера» и понял, насколько меняются со временем ценности, как возвращаемся к тому, что когда-то отрицали. Отрицали нормальные человеческие отношения, полезную критику, хорошую музыку… Но все так и будет продолжаться из поколения в поколение.
— Что-то из музыки сегодняшнего дня, на твой взгляд, лет через 20–30 станет таким же предметом культа?
— Какие-то вещи, конечно, да. От музыки человек переживает невероятные эмоции, и иногда он их хочет вернуть. Что вызовет эмоциональную волну через 30 лет, сейчас предугадать трудно. Сейчас музыка сменяется очень быстро. Что отличает наш временной срез от прошлого? Один сингл тогда мог быть хитом год, два, три, а может, и все четыре, а сейчас — один сезон и все... Песней «Про белые розы» я хотел поставить точку — «Пьяной любви», другим ностальгическим моментам лично для себя, в своем творчестве. Надеюсь, и мой новый альбом будет интересным.
— А какой-нибудь будущий «билан» с таким же трепетом пропоет что-то про «невозможное возможно» или «never let you go», как ты сейчас — «Про белые розы»…
— Думаю, жуть какая-нибудь произойдет и кто-то про это обязательно споет, сделает реворк, ремикс, и это сто процентов будет. (Смеется.)
* * *
— Я с умыслом вспомнил Never Let You Go, поскольку поползли странные слухи, что вроде бы ты в третий раз собрался на «Евровидение»? Правда, что ли?
— Это не слухи, я просто жду, когда все, кто имеет у нас отношение к этому процессу, пойдут навстречу друг другу, чтобы опять всколыхнуть нашу реальность.
— И то дело — без тебя она как-то не очень «всколыхивалась»…
— Учитывая, что мое имя сопряжено все-таки с первой победой России на «Евровидении», то может подняться огромный ураган интереса, развернутся битвы мнений, суждений, предсказаний: кто-то будет говорить, что это однозначно победа, кто-то — однозначно провал, и на всем этом мы прекрасно хайпанем.
— А кураж, значит, не пропал?
— Нет. Наоборот, мне чего-то стало еще интереснее.
— Даже страшно представить твою очередную победу. Иные мыши тут, как в пустом холодильнике, повесятся…
— Представляешь, как мне сейчас хочется сказать, что я ради этих некоторых живу? Но я живу не ради некоторых… Все-таки ради музыки я живу.
— Недавно на «Новой волне» всех еще потряс твой боди-арт: из-под ремня по животу расползались жуткие языки пламени, и все гадали, что же у тебя в штанах так горит?.. Но выяснилось, что это символизировало горящие леса… Социальность такую включил, да?
— Можно иронизировать, потому что мода сейчас такая — ругать все, что ни двигается, что ни делается… Идея была моя, связана с тем, что горят леса, меня это жутко угнетает, как и любого человека, живущего в нашей стране. Это все страшно: горящие леса, бегущие и погибающие звери… А музыка дает все-таки возможность более доходчиво, эмоционально доносить смыслы, а если это еще и стихотворение Марины Цветаевой! «Я тебя отвоюю» — колоссальная молитва, которая может быть разгадана, распознана, трактована абсолютно по-разному: отвоевать добро на этой Земле, доверие, гектары земли, которые горят, все, что угодно… Когда у меня была сломана нога и врачи меня выписали под мою ответственность, потому что двойной перелом, нога синеет и все такое, а я давал двухчасовой концерт в Петербурге и пел «Я стою на земле лишь одной ногой». Меня разрывало изнутри, а зал просто рыдал в этот момент. Это было даже страшно… Возвращаясь к лесам, я очень хочу, чтобы эта песня стала началом одной истории, к которой я серьезно готовлюсь, но пока преждевременно об этом говорить. Хочу сам все увидеть, что называется, «пощупать» и поделиться этим с людьми… Может, это чему-то и поможет, поскольку вода, как известно, камень точит.
— То есть ты веришь в важность публичных жестов? Время ведь сейчас такое, что водоразделы все глубже: песни протеста и оды во славу, митинги, шествия, фестивали pro и contra… Есть ли для тебя граница дозволенного — горящие леса или, может, что-то большее? И может ли все это реально повлиять на жизнь страны, общества?
— Я очень в это верю, потому что на меня так же влияли многие известные и большие люди. Я же помню свои эмоции, когда мне надо было выбрать, за кого я — за темных или за светлых? Я вспоминаю этих людей, эти музыки, молитвы, которые мы пели в церкви на крестный ход. Конечно, я вспоминаю Перголези — как мы пели Stabat mater, и через музыку до меня очень многое доходило... Я за всем наблюдаю. Я вижу, как мимикрируют… Моя основная граница: я не должен делать никому плохо, а если делать, то прежде всего сообразно внутреннему убеждению. Да, я публично не высказывал пока своих видений на тему политики, потому что политика — быстроменяющаяся горная река, которая несется с бешеной скоростью. Как на рафтинге плывешь. Люди, работающие в политике, меняют подчас свое мнение каждый день и не могут этого не делать, а я не могу в это играть.
— Зато много замечательного и прекрасного ты говоришь своей музыкой. Так что определяйся поскорее с «Евровидением», залечивай душевные и физические раны, радуй новыми опусами и поосторожнее с коньяком…
— Продолжаем смеяться над этой жизнью и ее приключениями…
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
