Что говорить, перед нами великий артист. Это не фигура речи, никакое не преувеличение, не дань юбилейному славословию. Знаете, надо при жизни говорить человеку все, что вы о нем думаете, потом поздно будет… А жизни Олега Басилашвили натикало уже немало — 85 лет. За это долгое-долгое время он успел побыть и москвичом, и ленинградцем, и депутатом…
Но вот кем он остался? Ответ понятен, един и точен, как те самые песочные часы жизни: он остался Человеком и Артистом.
Демократ-дипломат
— Мне кажется, вас можно назвать последним демократом эпохи. Ведь понятия «демократ» уже нет, а вы есть. По-моему, в политике вы не сделали ни одного неточного движения, хотя для вас, наверное, это не комплимент. Вы демократ из конца 80-х, не изменивший принципам, которые у вас были. А очень многие изменили им.
— Знаете что, я таких людей мало вижу, которые изменили бы своим принципам. Просто если многие кричат о своих принципах, то еще больше тех, кто помалкивает об этом.
— Когда вы вспоминаете первые съезды народных депутатов РСФСР, для вас это счастливые моменты надежды, наверное? Как вы вообще сейчас воспринимаете время перестройки?
— Я вспоминаю время съездов народных депутатов РФ с большой радостью и ощущаю то самое чувство, которое испытывал тогда. Это чувство своей причастности к судьбе моей любимой родины и возможности в какой-то мере изменить к лучшему ее судьбу.
— Скажите, вы голосовали на недавних губернаторских выборах в Санкт-Петербурге?
— Да, голосовал.
— Почему-то мне кажется, что вашей кандидатурой был не господин Беглов.
— Ну, давайте сохраним эту тайну.
— Нет, в вас я уверен на сто процентов.
— Я считаю, что в данном случае главными выборами были выборы в муниципальные образования города. Это та самая демократия, о которой мы только что говорили: то есть власть людей, которые объединены одним районом, одним двором, одной улицей. Вот здесь в этих самых точках и возникают те самые проблемы, которые обрастают как снежный ком другими проблемами, сходными с ними и выносятся на обсуждения в Госдуму. Это самое главное демократическое образование в нашей стране. Поэтому я главное внимание обращал на них и мне радостно и приятно, что во многих муниципальных образованиях победили представители демократии.
— Это то, о чем говорил Солженицын. Просто он это называл земством.
— Да, совершенно верно. Мне кажется, что следующим шагом нашего правительства должно быть довольно обильное финансирование этих муниципалитетов, потому что планы у них есть, желание есть, но сделать почти ничего они не могут, ибо финансовое обслуживание их на низком уровне.
«Я горжусь 90-ми годами»
— Тогда о других делах. Я хотел бы спросить о главном режиссере вашей жизни Георгии Александровиче Товстоногове.
— Да, это тема, на которую мы можем поговорить.
— С одной стороны, это режиссер, которому вы обязаны всем.
— Несомненно, я ему обязан очень многим. В первую очередь тем, что он продолжил славные традиции русского психологического театра. Это самое главное, что делал Георгий Александрович.
— Но есть и другая сторона, к сожалению, она перекликается с тем, о чем мы говорили вначале. Вы знаете, что он подписывал письма в центральной прессе против Сахарова, Солженицына. Когда вы читали эти письма в «Правде», что тогда думали, зачем он это сделал?
- Я думал тогда то же, что и сейчас, что думаете и вы. Георгий Александрович создал уникальный театр, Большой драматический театр им. Горького. Он говорил мне, что всю жизнь мечтал создать нечто подобное МХАТу, Мейерхольду, Камерному театру и театру Вахтангова. «И кое-что мне, к счастью, удалось», — повторял он.
Он создал уникальную труппу, пожалуй, лучшую труппу в Советском Союзе. Он создал ряд уникальных, замечательных спектаклей. Весь коллектив театра создал, не только актерский, но и коллектив рабочих сцены, капельдинеров, осветителей, бутафоров… Это его дело, он прекрасно понимал: если он где-то будет с точки зрения властей нелоялен, то все его дело может полететь.
Он все время висел на волоске. Например, первый секретарь Ленинградского обкома товарищ Романов заявил ему, что готов его снять за любой «неправильный» спектакль. Георгий Александрович пользовался покровительством неких лиц из Москвы, я не знаю кого, по-моему, даже из самых верхов, но любое ослушание грозило ему увольнением. Я думаю, этим и вызваны были подписи под письмами, о которых вы говорите. К сожалению, это так.
Я знал его жизненную позицию, знал, как человека (более-менее конечно, мы не были с ним друзьями, я на него смотрел снизу вверх) и понимал: все, что он подписывал, было вынужденно и продиктовано ответственностью за театр.
— Понимаю, он ваш учитель и вы не могли пойти против него, не хотели сказать публично: Георгий Александрович, зачем вы это делаете, это же подло.
- Значит, его заставили написать такое письмо. Но зачем мы об этом говорим? Вы сами понимаете, что было тогда в СССР и как человек мог страдать от вынужденной несвободы. Вы понимаете, что такое славное ельцинское время. Чего вы меня пытаете?
А 90-е для меня — это самые лучшие и счастливые годы в России, во время которых сделан громадный шаг вперед по направлению к созданию демократического государства. И спасибо за это Михаилу Сергеевичу, Борису Николаевичу и многим-многим товарищам.
— Но разве можно простить чеченскую войну? Сколько людей погибло.
— Одобрять или не одобрять — довольно сложно. Поставьте себя на место президента любой страны, и вы поймете, как трудно принимается то или иное решение. Находить бранные слова и критиковать очень легко. В данном случае я этого делать не собираюсь. Я горжусь 90-ми годами. И не только я, а сотни, тысячи, миллионы людей задышали свободнее, чем раньше.
— Больше не буду спрашивать вас про политику, тем более про 90-е я совершенно другого мнения. Скажите, кто был или есть вашим любимым партнером в БДТ?
— Это бестактный вопрос, все мои партнеры любимые. Все они мои товарищи и каждый из них грандиозный артист. Назвать одного или двух было бы нехорошо по отношению к другим.
— Мне хотелось бы, чтобы вы сказали о некоторых ваших партнерах. Олег Борисов.
— Это человек, к которому я испытываю жгучую белую зависть по отношению к его таланту. Такие фильмы, как «По главной улице с оркестром», «Слуга» или «Садовник», — он играет в них замечательно. Не только играет, он становится тем человеком, в которого слепо веришь. Театральные образы, которые он создал на сцене БДТ, тоже незабываемы. Нас судьба мало сталкивала как партнеров, к сожалению.
— Павел Луспекаев.
— Грандиознейший артист! Грандиознейший, талантливейший, гениальный артист. К сожалению, болезнь помешала ему осуществить все его потенции до конца. То, что он сыграл на сцене БДТ, — это и Черкун в «Варварах», Нагульнов в «Поднятой целине» и многих других, никогда не уйдет из моей памяти, думаю, и из памяти тех людей, которые смотрели его на сцене.
— Ефим Копелян.
— Это совесть нашего театра. Все понимали, что в присутствии Копеляна нельзя сказать пошлость, нельзя быть нечестным, неправдивым. А как актера мы его называли «наш русский Жан Габен», он принес на сцену ту сдержанность и ту новую стилистику, которую раньше люди не видели на сцене. Сдержанность, внешний покой при бурной внутренней жизни. То, что он создал на сцене нашего театра, я тоже никогда не забуду.
— Сергей Юрский.
- Это мой друг. Его уход из жизни для меня большая трагедия, потеря. Сергей Юрский — это человек возрождения. Юрский — многопрофильный талант, человек поиска, человек, находящийся всегда в движении, из каждой роли высекающий какую-то глубину, которая свойственна только тому произведению, которое он играет. А его чтецкие программы! Даже не чтецкие, а просто большие спектакли на тему Пушкина, Зощенко, Хармса.
Такого чтеца, такого эстрадного исполнителя литературных произведений я никогда больше не встречал и, видимо, никогда не встречу. И еще — это человек, который придерживался самых высоких демократических правил и убеждений. И видимо, это помогло ему стать таким, каким он был всю жизнь.
— Владислав Стржельчик.
— Мгновения пребывания вместе с ним на одной сцене в одном спектакле — это чудо. Вспоминаю спектакль «Цена», где он играл замечательно роль старого перекупщика мебели Соломона, ряд других спектаклей. Роли, в которых он блистал, навсегда войдут в золотой фонд русского театра… А Алиса Фрейндлих?! Последние 20 лет это моя верная партнерша. Какое счастье быть с ней на сцене…
«Самая моя главная съемка была 9 мая 1945 года»
— Если говорить о кино. Вы помните того мальчика на велосипеде в фильме «Подкидыш», которому тогда было пять лет?
- Да, помню. Снимали на Чистых прудах, а мы рядом жили, на Покровке. Снимали на Чистаках (мы так называли Чистые пруды). Подошел дядя и сказал нам, ребятам: покатайтесь на велосипеде. Мы бегали, прыгали, катались на велосипеде, мячи кидали, ну и нас там засняли на втором плане. Так я попал в кинематограф.
А самая моя главная съемка была 9 мая 1945 года на Красной площади, в день, когда мы узнали о капитуляции фашистской Германии. Мы с другом Витькой Альбацем прибежали, осененные красным флагом, который мой брат Жора спер до войны из какого-то здания, он лежал у нас… А Жора был убит во время войны в 1943 году недалеко от города Ельня.
Вот мы прибежали на Красную площадь с флагом, громадная толпа в черном, потому что это был немаркий цвет. Где-то звучала гармошка, кто-то плясал. Мы видели грузовик, на котором стояла съемочная камера и дядька нам кричал: «Давайте ребята, бросайте вверх ваши шапки, кепки, а мы вас снимем». Ну, мы стали кричать «ура!», размахивать флагом. Это все попало на кадры кинохроники.
Когда сейчас показывают эту кинохронику, я вижу толпу и понимаю, что там где-то я запечатлен и стою с флагом с другом Витькой Альбацем.
— Скажите, а Владимира Бортко вы считаете своим режиссером?
— Да, конечно, а почему бы и нет? Я снялся у него в нескольких фильмах. Мне с ним интересно работать, он человек острый, талантливый очень, и ряд его фильмов войдут в историю советского и российского кинематографа.
— Наверное, главная ваша роль у него — Воланд. Помню, какие были тогда споры о том, что Воланд такой старый, а вы спросили: сколько лет Воланду? Действительно, несколько тысяч лет точно. И я понял, что лучшего Воланда, чем вы, просто не знаю.
— Ну, спасибо, мне это очень приятно слышать.
— Простите, опять про политику. Бортко баллотировался на пост губернатора, а потом снялся. Вы переживали за него в этом смысле?
— Каждый человек волен делать то, что ему хочется. Он захотел баллотироваться — баллотировался. Думаю, он имел какие-то шансы выйти во второй тур, но не захотел этим заниматься. Он же прежде всего режиссер, и совмещать губернаторскую деятельность с режиссурой ему невозможно было.
— Если говорить о кинорежиссерах, то и Данелия, и Рязанов могли сказать про вас: это мой артист.
— А я о них могу сказать: это мои режиссеры, с которыми мне очень повезло и в то же время не повезло, потому что мы не так много вместе работали. Я бы хотел больше с ними работать, но, к сожалению, это уже невозможно.
— Известно же, что Эльдар Александрович написал письмо, что вы будете у него сниматься во всех его фильмах, и подписался.
— Да, было такое, но это шутка, конечно.
— В каждой шутке есть доля шутки, он все-таки старался выполнять это условие. Вы не жалеете, что не снялись у него в «Иронии судьбы»? Хотя фотография ваша там присутствует.
— Жалею, конечно, но должен вам сказать, что так сыграть, как сыграл Юрий Яковлев эту роль, — я бы так блистательно не сыграл. Это замечательное создание актера: в маленькой роли оказаться таким человеком. Я был восхищен и удивлен, я не знал, что в этой роли таятся такие возможности. А Яковлев это увидел и сыграл просто замечательно.
— Но кто бы так мог сыграть в «Осеннем марафоне», как вы? Хотя там Данелия снимал во многом о себе, Володин писал о себе, а вы кого играли? Русского интеллигента?
- Если вы считаете, что Володин и Данелия писали и снимали о себе, мне показалось, что я должен сыграть человека, который мечтает быть одиноким. Совсем не в любовном треугольнике была его трагедия, а в том, что этот треугольник мешает осуществить ему самого себя.
Ему приходится бегать туда-сюда, от жены к любовнице и обратно, а он бы хотел сидеть за письменным столом, обложенным словарями, иностранными рукописями, переводить и писать собственные произведения — в этом его жизнь. Все остальное — прилагательное. Но, к сожалению, ему это так и не удается.
Это судьба каждого нашего российского, советского гражданина — невозможность сломить в себе конформизм. То есть он не может сказать «да», когда надо сказать «да», и не может сказать «нет», когда надо сказать «нет». Ему неудобно перед людьми, он не хочет обидеть ни того, ни другого, ни третьего, ни четвертого и теряет самого себя. Я об этом пытался сыграть, а совсем не о любовных приключениях.
— Он не может сказать «да», и сказать «нет», и теряет себя, и боится обидеть — это характерно для большинства интеллигентных людей в Советском Союзе было. А еще вы актер Карена Шахназарова, а вы скажете, что он ваш режиссер.
— Несомненно, да, я хотел бы с ним работать. Мне с ним интересно, он предлагает неординарные решения. Я стараюсь пересматривать фильмы, в которых у него снимался.
— А я все время стараюсь пересматривать «Яды, или Всемирная история отравлений». Но, по-моему, это опасный фильм, вам не кажется? Когда Говорухин снял картину «Ворошиловский стрелок», Ульянов потом раскаивался, что сыграл там главную роль, потому что в жизни люди повторяли этот его «подвиг», мстили государству за несправедливость и тоже убивали других людей. А у вас в этих «Ядах» не было сомнений, что и кого вы играете?
— По-моему, кинофильм не может провоцировать, переносить в жизнь действия, которые наблюдаются на экране. Я об этом не думал. Это фильм о бессмысленности поведения всех этих людей, потому что подлинную жизнь они заменяют фальшивой начинкой, убивают друг друга, мстят друг другу, льстят друг другу, но не занимаются тем, для чего Творцом привнесены на землю.
— Я теперь смотрю «Яды» и вспоминаю, как был в Англии отравлен Скрипаль, извините.
— Со Скрипалем мне трудно что-нибудь сравнивать, я не в курсе всех этих дел. Ну, отравили его и отравили, бог с ним. А кто — этого никто никогда не узнает.
— В «Обломове» вы появляетесь буквально на одну секунду, показываете язык Табакову и исчезаете. Что это было?
- Все дело в том, что я должен был сниматься в «Механическом пианино», либо в той роли, которую потом сыграл сам Михалков, — врача, либо то, что там играет Ромашин. Меня Никита пригласил, и я согласился.
А потом у меня случилось несчастье, умер отец. Одновременно с этим умер Копелян в театре, и было как-то уже не до съемок.
Заболела мама тяжело очень, и врач ей прописал жить там, где она хочет летом во время отпуска. У нее было любимое место под Москвой — Хотьково, там была наша изба, и мы там жили. А сниматься пришлось бы совсем в другом районе. Поэтому я пришел к Никите и сказал: так и так, сниматься не могу, потому что я с мамой должен ехать в это Хотьково.
Он говорит: «Да вы у нас будете жить в доме отдыха, там все условия». Но я отказался, и мы вместе с мамой провели наше последнее совместное лето вот там, в Хотькове. Никита очень обиделся на меня, что я отказался сниматься в его картине в такой роли. Вдруг я услышал по радио, что Никита Михалков будет снимать фильм «Обломов», желающих сняться в массовке прохожих просим приходить по адресу такому-то в восемь часов утра. Я туда пришел в качестве человека, который хочет сняться в массовке. Он меня увидел: «Ты что пришел?» — «Я пришел для того, чтобы ты понял, что я хочу сниматься в твоем кино». Он очень обрадовался и тут же придумал этого идиота, который язык показывает.
— Скажите, у вас будет спектакль-бенефис к вашему юбилею?
— Знаете, эти всякие юбилейные дела мне неприятны. Я люблю проводить свой день рождения в кругу своей любимой семьи. У меня замечательная жена, которую я люблю. Она — опора в моей жизни, с ней мы прожили гораздо больше 50 лет. Она прекрасно разбирается в театре, она и музыкант, работает на телевидении…
— На канале «Культура».
— У нее ряд прекрасных передач, одна «Царская ложа» чего стоит. У меня две дочери, двое внуков. Так что забот навалом.
Я бы хотел встречать юбилей вместе с ними, а все торжественные заседания, когда я сижу на сцене, а мне что-то говорят, мне неприятны, я это не люблю. Никаких юбилеев, торжеств я делать не буду. Я уже дважды подвергся этому страшному испытанию, это было прекрасно, спасибо. Всем, кто меня любит, спасибо — я вас тоже люблю. А всем, кто не любит — дай бог вам здоровья, живите дальше. Вот и все.
Читайте также: Александр Филиппенко сравнил две экранизации Булгакова
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
