То, что книги выбрасывают на помойку — признак прогресса или дикости? Или торжество элементарной рациональности: бумажные кирпичи занимают много места, их можно уместить в компактный компьютерный футляр. Огромный шаг в сфере складирования и хранения знаний! Но вопрос: способен ли культурный человек помоечно обойтись с предметами как-никак духовной принадлежности? Или ни о культуре, ни об интеллекте речь не идет, поскольку бумага и типографский шрифт — товар, такой же, как оберточная упаковка? Употребил — выбросил. Много неясных вопросов навевают книги. Ответ, возможно, не найти.
в нашем инстаграм Безмыслие
Недавно довелось побывать на празднике в небольшом городке. Со сцены звучала оглушающая музыка, киоски торговали сладкой ватой и китайскими мигающими игрушками, работали тиры — не менее двадцати.
И ни одного книжного развала!
Вряд ли такое возможно было десять, уж не говорю тридцать лет назад. Общественное мероприятие, торжество — без книжного пусть не многообразия, но хотя бы скромного прилавка? Продавалась ведь не только идеологическая макулатура…
Невольно вспомнились пророческие строки о настоящих мастерах слова, которых будущее поколение «с базара понесет».
Не понесли! Пустая стрельба и китайский ширпотреб — вот чем полны сегодня ярмарки. Картинка в полной мере фиксирует беспамятство и безмыслие, в которое впала наша страна.
Как два пальца…
С поразительным упорством человечество стремится к самообезличиванию. Что разнит двуногого и четвероногого? Начатки интеллектуальной приподнятости над животностью. Но именно эти проблески, эта воздетость над бытовой инстинктивностью используются на протяжении, условно говоря, срока цивилизации, чтобы создать для самих себя невыносимое существование — будь то инквизиционные изощренности пыток, концлагерное конвейерное перемалывание людей в пыль или теперешнее (телесно не явно уничтожительное) окомпьютеривание, очипливание, повальное стирание индивидуальных черт и замена непосредственного общения дистанционной неразличимой уравниловкой и усредниловкой. Извод охватил планету: если пулей на расстоянии убить легче, чем впритык и глядя в глаза, то удушить неуловимой сетью Всемирной паутины о чем-то взывающего, жаждущего помощи, бьющегося, будто муха в объятиях паучиных обстоятельств, неведомого индивида и вовсе не дрогнет мускул. Как два пальца об асфальт…
Почему падает интерес к литературе?
Люди перестали интересоваться людьми, вот и падает интерес к литературе. Чужие судьбы и обстоятельства не волнуют, не трогают. Каждый сам по себе и за себя и черпает сведения о жизни из куцых интернетовских сообщений. Следить за развернутыми во времени судьбами и перипетиями скучно. Нет времени. Неохота. Да и отношение к источникам познания утилитарно: важно выяснить, что надо предпринять, дабы как можно скорее разбогатеть. Вопрос о правильно проживаемой жизни — второстепенный.
Опора
«Ты один мне поддержка и опора» — не преувеличение, допущенное И.С.Тургеневым ради красного словца. Так и есть: нет опоры надежнее с детства знакомых буковок, из которых лепится окружающий мир. Писатель, а вслед за ним и читатель погружаются в эту вторую (но, может быть, более подлинную) реальность, прячутся в ней — от невзгод, разочарований, неисчезающих страхов… Тургенева не любила мать, им пользовалась женщина, которую он боготворил, смерть пришла к нему в мучительной ипостаси… А в том мире, куда можно сбежать, даже если он терзающ, лучше, чем в плотском, враждебном, бесприютном, холодном прозябании.
Книга — крепость
То, что строительство подобных оборонительных крепостей необходимо, доказывается наглядно и постоянно — иначе зачем трехлетний мальчик Моцарт оказался наделен божественным музыкальным даром, а трехлетний ребенок Лермонтов одарен зримо явленной гармонией рифм?
Писатель, художник, музыкант читают криминальную хронику — о выстрелах и разделочных ножах, коими граждане выясняют отношения между собой, о финансовых махинациях бизнесменов и двурушничестве политиков — и видят, и слышат — на улице, в транспорте и на ораторских трибунах — не упырей, а персонажей будущих книг и нотные знаки будущих симфоний.
Вот уж не эгоисты наджитейского уровня, они приглашают каждого в свой мечтательный волшебный аттракцион. Выбор зависит от вас: что предпочтете — остаться среди разделочных туш или воспарить (пусть кратко) над поножовщиной.
Передел славы
Есть явный, официальный ареопаг классиков словесности, а есть, так сказать, теневой кабинет значимых литераторов. Первым достаются лавры при жизни, вторые выходят из тени с опозданием. Есть первый, бросающийся в глаза ряд поэтов — недавних властителей дум: Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина. Но разве соцветие Давид Самойлов, Слуцкий, Левитанский, Тарковский им хоть в чем-то уступает? А Смеляков? Панченко? Кушнер? Чухонцев?
Варлам Шаламов, пока мыкался по ленинско-сталинским лагерям и доживал век в богадельне, занимал скромное причитавшееся ему место на «пьедестале» (пожалуй, слишком громкое, пышное для Шаламова определение), об этом значительнейшем писателе было принято помалкивать. Зато певцы рабочей темы и публицистические прихлебаи пожинали спекулятивную славу. Кто их сегодня (почти всех!) — громких, гремевших — помнит? Пребывавшие в тени выдвинулись на первый план.
Неубийца неинтересен?
Биографии Гитлера и Сталина изучаем под лупой, а о тех, кто испытывал к России не посягательский и не патологически истребительский интерес, знаем позорно куце. Один из крупнейших поэтов (прозаиков и публицистов) ХХ века Блэз Сандрар (псевдоним швейцарца Фредерика-Луи Созе), сбежавший из дома и обретший в России вторую взрастившую его талант родину (здесь произошло становление его дара, который затем засверкал всеми гранями на пространстве от США до Франции), прожил интереснейшую, трагическую и прекрасную жизнь. Его отец покончил с собой, потерпев банкротство. Его дед дотянул до 107 лет. Сам Сандрар, собрат Элюара и Аполлинера (о них мы худо-бедно оповещены и наслышаны), был ранен на фронте Первой мировой и ампутировал себе руку. Правую. Которой водил перышком по бумаге. Научился писать левой. Во время Второй мировой не отсиживался по-инвалидски, а передавал репортажи с передовой. Его «Проза о транссибирском экспрессе» звучит так, будто написана сегодня. А уж если коснуться истории всей его семьи, можно сочинить бесконечную обрисованную в этой поэме сагу: семь братьев отца Блеза Сандрара взяли одинаковые имена, стали Альфредами, и разлетелись по странам и континентам в поисках счастья…
Риторический вопрос
Можно ли желать своей стране поражения?
Действие романа Ремарка «Искра жизни» разворачивается в концлагере, куда победители-нацисты поместили своих политических оппонентов и понемногу (или помногу) уничтожают — морят газом, пытают, расстреливают.
Узники с надеждой прислушиваются к звучащей время от времени канонаде. Они догадываются: приближается линия фронта, американцы вот-вот освободят их. И от всей души желают союзникам в борьбе против Гитлера победы, а своей родине — поражения.
Патриотично? Или непатриотично?
Пророки Исайя и Иеремия говорили о том, что национальное поражение может сделаться благодетельным для возрождения национального духа. Победа кружит голову, проигрыш — отрезвляет.
Именно Германия тому примером.
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
