В Авиньоне старейший европейский фестиваль считает последние денечки. И все — занавес, на год. Артисты разъезжаются, город выдыхает. Тем более что 73-му по счету фесту на этот раз пришлось ох как нелегко — столбик термометра пару раз подскакивал до 45. Но здесь это не повод, чтобы улицы старинного прованского городка, бывшего в XV веке резиденцией пап, вымерли. Разве что цунами или адский пожар способны отменить объявленные спектакли, что идут буквально по всему городу, на улицах и в закоулках, а также за его пределами. Публика ждет. Как у Шекспира: «Трубы! Входит зритель». С подробностями из Авиньона — обозреватель «МК».
Собственно, в городе остались только те, кто работает в OFF- программе. А это примерно полторы тысячи артистов из разных компаний. Те же, что выступали в официальной — INN, — разъехались. Самый большой успех среди них получил спектакль английского хореографа Акрам Хана «Обманывая дьявола» — он час с небольшим держал в оцепенении несколько тысяч зрителей главной фестивальной площадки — двора Папского дворца. А ведь, второй показ из недельного блока, не успев начаться, тут же и закончился. Зрители даже не поняли, что произошло: танцор с красивым, гибким телом начал движении и вдруг — стоп. Потом выяснилось, что он так неудачно то ли приземлился на ногу, то ли подвернул, но больше не смог двинуться с места. Медицинская помощь, блокада — ничего не помогло, и спектакль отменили. А на следующий день из Лондона на замену уже летел хореограф-репетитор.
Так вот, о спектакле «Обманывая дьявола». В его основе эпос Древнего Востока о Гильгамеше или, как еще его называли, поэма «О всё видавшем». Писался эпос (на минуточку!) клинописью на протяжении полутора тысяч лет, начиная с XVIII–XVII веков до нашей эры. Язык аккадский, сказания шумерские. Его сравнивают с «Илиадой» Гомера, хотя она на тысячу лет его моложе. Кто-нибудь кроме узких специалистов по литпамятникам про такое слышал?
А Акрам Хан сделал хореографическую фреску — мощную, полную драматизма и отчаяния в диковинном рисунке, выпадающем из всей современной хореографии да и из того, что он сам делал прежде. Папский двор, где идут только топовые спектакли именитых режиссеров, за семь десятков лет помнит огромные театральные полотна — с конями, огнем, сотнями статистов, фантастическими визуальными эффектами... А здесь всего-то четыре разновозрастных мужчины и две молодые женщины, одна из которых совсем юная — в дрожащем свете, сходящем на нет. И в движении, похожем на полет — то к небу, то в преисподнюю.
Следить за сюжетом эпоса, задаваться вопросом кто здесь кто, какие фрагменты текста переведены в язык движений бесполезно и лишне: остается только удивление и восхищение от этой адской смеси европейской техники танца с классическим индийским танцем катхак. Где все как будто плывет/скользит/извивается по-звериному-змеиному, и взрывается/бьется/крошится/разлетается. Из нее Акрам Хан извлекает философию о бессмертии, искушении, расплате, большом потопе. И, конечно, покорят, с какой безупречностью артисты владеют своим телом, что временами живое тело напоминает совершенную машину. И как умеют телами выписывать глубоко человечные истории, где нет и не может быть претензии, фальши, самолюбования, — все подлинно и искренне.
На пресс-конференции Акрам Хан, который сам с семи лет обучался индийскому танцу катхак, а с 13 участвовал в постановке Питера Брука «Махабхарата» скажет:
— Когда делаешь спектакль о прошлом, надо думать о будущем. Я впервые о нем задумался, когда у меня родились дети. Мой спектакль выражает мое крайнее недовольство современным миром. Мир сейчас такой, что, похоже, наступают последние денечки, когда мы связаны между собой живым чувством, а завтра — общение будет только виртуальным. Скоро все будут сидеть в комнате и получать информацию о мире — изоляция и нет необходимости вступать в контакт.
Еще одно знаковое имя и тоже хореографическое — Уэйн МакГрегор со спектаклем «Автобиография». Он составлен из 23 эпизодов. Почему из 23, а не 21, спросите вы? Ответ — чисто научный, и его английский постановщик в своей работе практикует давно. Конкретно в «Автобиографии» числительное 23 означает... число парных хромосом у человека. И по задумке автора десять танцоров должны являть собой воспоминания, записанные в его генетическом коде. А на практике — десять танцоров пишут жизнь в движении, в ее бесконечном потоке, разнообразии ощущений. Уэйн МакГрегор пытается ответить на вопрос: какой след оставляет движение в нашей ДНК? Отвечает тело — под жесткую пульсацию электронной музыки, на бешеной скорости, в полете, сталкиваясь и разлетаясь, сплетаясь в тонко сочиненных дуэтах и соло. Ведь тело — это живой архив.
А у немецкого режиссера Стефана Каэги в «Тромбонах Гаваны» вообще нет профессиональных артистов — на сцене симпатичные переводчик, учитель истории, программист и музыкант. Даниилу, Милагро, Кристиану и Диане от 25 до 35 лет, не больше. Они внуки тех, кто на Кубе делал революцию. Они рассказывают в Авиньоне, как было в их стране, как есть, а что будет? Пробуют коллективно докопаться до истины, отбрасывая мифы. Здесь страхи, радости, сомнения, интимные вещи, желания... Революция, митинги, газеты, бабушка, дедушка, который генерал, и с Фиделем был на дружеской ноге.... И четыре тромбона в руках молодых кубинцев озвучивают жизнь и события разных поколений.
Каеги, который не раз показывал в Москве свои работы (спасибо фестивалю NET), — большой специалист сложные темы раскрывать минимальными средствами, и как-то так просто, что история — вот она вся как на ладони. И ясно вроде бы все, но... На экране, которым становится стена, — сегодняшний Остров свободы, с полупустой дорогой, убогими многоэтажками на набережной и ощущением безысходности...
Вообще, в Авиньоне на фестивале я всегда задаюсь одним важным вопросом: а чего здесь больше делают люди четыре недели июля — смотрят театр или едят? Нет, правда, здесь не улицы, а сплошные столы с бесконечной едой — салаты с козьим сыром, пармская ветчина с дыней или портвейн в дыне, мидии, устрицы, вино в кувшинчиках... Вечный праздник живота. Вот, скажем, по улице Тьентетьер, ручейком бегущей среди средневековых домов, можно протиснуться с трудом, потому что с одной стороны ее — входы в залы и зальчики (от 200 до 40 мест) , а с другой — один сплошной извилистый, как сама улица, стол, который веселые люди сложили из множества столиков на двоих или на четверых. Но поесть спокойно и не надейтесь: обязательно пристанут уличные артисты, работающие живой рекламой. Кстати сказать, редко кто от них здесь отмахивается — уважают потный уличный труд на жаре. Потому что, как когда-то мне сказал Питер Брук: «Театр — это как ресторан. Но все зависит — какой он».
