Думаю, не ошибусь, если скажу, что в сегодняшнем мире мало чего не хватает больше, чем бескорыстно совершаемого добра. Да, конечно, существует огромное количество всевозможных благотворительных фондов и инициатив. Но, как знает каждый, кто с этими фондами и инициативами соприкасался, почти всегда и везде люди там работают на зарплате, как правило, отнюдь не минимальной. Спонсоры же, на деньги которых эти фонды существуют, рассчитывают в ответ на всевозможные знаки символического внимания и признания: на ордена, медали, звания «людей года», на присвоение их имен зданиям, залам и проектам, которые с участием их денег воздвигнуты и реализованы. Я уже не говорю о псевдоблаготворительных фондах, созданных с целью ухода от налогообложения или придания криминальным авторитетам благопристойного статуса… Мы постепенно пришли к тому, что никакое бескорыстие не может быть по-настоящему бескорыстным, что за любое добро что-то должно быть получено в ответ.
Это, кстати, отнюдь не только российский феномен: огромное количество степеней почетных докторов ведущих западных университетов вручено людям, не имеющим никакого отношения к науке, но выписавшим этим вузам чеки достаточной степени внушительности. Дарители произведений искусства ведущим французским музеям получают в благодарность ни больше ни меньше как орден Почетного легиона. Выступлением Нью-Йоркского симфонического оркестра, которым дирижировал Петр Ильич Чайковский, в 1891 году открылся крупнейший концертный зал Нью-Йорка, однако он носит имя отнюдь не музыканта, а сталепромышленника Эндрю Карнеги, финансировавшего его строительство. Другой крупнейший концертный зал в Нью-Йорке с 1973 года носит имя инженера и радиопромышленника Эвери Фишера, пожертвовавшего 10,5 миллиона долларов Нью-Йоркскому филармоническому оркестру, в этом зале выступающему. Крупнейший художественный музей в Калифорнии носит имя нефтяного магната Пола Гетти, который завещал на его нужды существенную часть своего состояния. И так происходит повсеместно: бескорыстная помощь щедро социально вознаграждается, а если не вознаграждается — то очень не факт, что вообще оказывается…
Вся эта небескорыстная филантропия кажется настолько естественной, что давно уже не вызывает вопросов — а жаль! Тем более значительными видятся мне случаи подлинно бескорыстной помощи одних людей другим, когда ни на какое вознаграждение рассчитывать заведомо не приходится, а рука помощи протягивается, и единственный доступный кусок хлеба с маслом делится надвое. Война — худшее, что придумано человечеством, ее никогда и ничем нельзя оправдать. Однако и в этих самых ужасных условиях каким-то чудом иногда находятся люди, нравственное благородство которых вызывает изумление и восхищение.
Один из случаев именно такого редкостного нравственного благородства имел место в России, в Черкесии, в ауле Бесленей, ровно 77 лет назад, 13 августа 1942 года. Как ни удивительно, я, уроженец Москвы, узнал об этом от коренного израильтянина профессора Яира Аурона, вообще не владеющего русским языком, но трижды побывавшего в Карачаево-Черкесии и написавшего об этом (на языке иврит!) книгу, название которой кажется мне очень неудачным — «Банальность милосердия». Профессор Аурон, очевидно, переиначил название знаменитой книги Ханны Арендт «Банальность зла», но если бы милосердие было столь же «банальным», сколь и зло, мы бы жили в куда лучшем мире, чем тот, в котором все мы живем. К счастью, содержание книги куда точнее отражает суть описанных в ней событий, чем ее заголовок. Достаточно сказать, что профессор Аурон требует — ни больше ни меньше — присвоить звание «праведников народов мира» всем, кто жил в ауле Бесленей, пока он находился под нацистской оккупацией — с середины августа 1942-го до 21 января 1943 года. Это звание иерусалимский Институт по изучению холокоста и героизма присвоил всем жителям поселка Шамбон-Сюр-Линьон во Франции и всем жителям деревни Ньюланде в Голландии как особо отличившимся в спасении невинных людей от их уничтожения нацистскими палачами. Профессор Аурон убежден, что жители российского черкесского аула Бесленей достойны этого в не меньшей мере.
Никто в Бесленее не знал и не мог знать заранее о том, что произойдет 13 августа 1942 года. «Хорошо помню тот день, — вспоминал старожил аула Абдул Карданов. — В полдень вышел и вижу: большой обоз идет. Думаю, военные. А ближе подъехали, смотрю: на подводах ребятишки сидят. Таких детей мы еще никогда не видели: худющие, бледные. У многих ноги опухли. А главное — тишина: ни крика, ни смеха, ни громких голосов. Председатель сельсовета Сагид Шовгенов спросил: «Откуда такие дети несчастные? Куда везете их?» А в ответ: «Это дети блокадные, из Ленинграда. Везем в Теберду. Такой маршрут нам дан. Только, — говорит, — всех не довезем. Уж очень слабые есть. Помрут, пожалуй, в дороге». Замолчал и смотрит на нас, что скажем. А что скажешь, когда беда такая? Сагид Шовгенов предложил оставить детей у себя. «Они были очень опухшие, запущенные, немощные. Некоторые не могли даже вставать с подводы», — рассказывала Римма Патова, на протяжении многих лет бывшая директором бесленеевской средней школы. «Дети были раздетые, дрожали. Там были мальчики, которые были только в трусах, без верхней одежды. Плакали и старики, и женщины, и сами дети», — вспоминала Шамисат Охтова.
Из обоза эвакуируемых детей жители аула Бесленей выбирали наиболее слабых, которые не могли ехать дальше, не могли одолеть трудности горного перехода. Они приняли решение, отличавшееся удивительным мужеством и благородством, — оставить всех впервые увиденных ими детей в своем ауле, дав им не только приют, но и кров. Каждый ребенок был усыновлен той или иной семьей: в одночасье тридцать два беспомощных и беззащитных маленьких человека обрели новые семьи.
Решив в те трудные годы приютить истощенных, нуждавшихся в лечении и особом уходе детей, жители аула Бесленей понимали, что обделяли этим собственные семьи. Председатель колхоза Хусин Лахов совершил настоящий подвиг: рискуя в военное время оказаться под трибуналом за «растрату», для того чтобы накормить голодных и обессилевших детей, он под личную ответственность распорядился выдать приютившим их семьям из колхозного неприкосновенного запаса крупу, кукурузу, мед, масло…
Нравственный выбор, сделанный жителями аула 13 августа 1942 года, был практически спонтанным, однако они и далее оставались верны ему, какими бы тяжелыми ни были условия военного времени. Однако несчастных детей и их приемных родителей подстерегала и другая опасность. Ленинградцы были других национальностей, среди них не было черкесов, а характерная внешность указывала на еврейское происхождение некоторых. Этого не скрывал и сопровождавший их воспитатель. Нацисты же в своем зверином антисемитизме расстреливали на месте тех, кто укрывал у себя евреев… «Я слышала, как старики спорили, — вспоминала десятилетия спустя Фаризат Балкарова. — Кто-то сказал: «Посмотрите, сколько среди них евреев! Немцы близко, они нас всех расстреляют. Кому хочется рисковать своими жизнями и жизнями своих детей?» А Мурзабек Охтов ответил: «Мы не можем этих несчастных детей выгнать». И распорядился занести детей из ленинградского эшелона в похозяйственную книгу под фамилиями их приемных родителей».
Мурзабек Мерамович Охтов (1864–1949) был старостой аула Бесленей дважды: в первый раз задолго до войны, а второй раз — во время войны. Перед приходом немцев в Бесленей старики аула собрались и попросили Мурзабека, чтобы он вновь стал старостой, прямо сказав ему: «Если ты не защитишь наш аул, то никто не сможет защитить его».
Мурзабек Охтов имел все причины ненавидеть «колыбель революции», как в Советском Союзе называли Ленинград. Всего лишь из-за того, что он владел паромолотилкой, его «раскулачили» и сослали в Сибирь; его братья Исхак и Шахим тоже были сосланы, причем Исхак там, в Сибири, и умер. Мурзабек Охтов сумел вернуться в родные края; он не только уберег свою семью, но и помогал другим, особенно семьям одиноких женщин, мужья и дети которых ушли на фронт. Пережив сам тяготы преследований, Мурзабек Охтов, будучи старостой аула, сумел защитить и его коренных жителей, и детей из блокадного Ленинграда.
Имея информацию о том, что в Бесленее нашли укрытие дети из блокадного Ленинграда, среди которых были и евреи, нацисты требовали выдать их, угрожая массовыми расправами над жителями аула и даже его полным уничтожением. Однако за весь пятимесячный период оккупации Бесленея жители аула не выдали ни одного ребенка. Все они были сразу же зарегистрированы в похозяйственных книгах под новыми, черкесскими именами и фамилиями своих новообретенных приемных родителей, после чего немцы слышали в Бесленее один и тот же ответ: «Чужих в ауле не было и нет — ни евреев, ни русских, все — черкесы, все — бесленеевцы». Словосочетание «ложь во спасение» не имеет более точного приложения, чем этот случай.
Огромные средства и усилия тратятся на патриотическое воспитание, в рамках которого ветераны рассказывают о том, в каких боях участвовали, скольких солдат противника убили, сколько самолетов сбили и как на чужой земле отомстили… Господи, была ли когда-либо где-либо нехватка поводов для мести?! Я думаю, что куда большее воспитательное значение имеют, напротив, вот такие истории, подобные произошедшей в Бесленее, когда люди проявляли не мстительность, а человечность, не равнодушие, а участие. Именно такой урок — бескорыстного милосердия, помощи, не рассчитывая ни на какую награду и благодарность, но которая от всего сердца в едином порыве была оказана, — особенно важен и значим для нас сегодня.
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
