Честно говоря, я не испытывал особого желания как-то откликаться на кончину некогда всемогущего Филиппа Бобкова, несмотря на то, что в начале 80-х мне доводилось дважды лично с ним общаться на Лубянке. И только характерные для некоторых СМИ попытки героизации личности известного кагэбэшника вызвали у меня потребность порассуждать о тех уроках, которые, на мой взгляд, именно для современной России преподнесла жизнь Филиппа Бобкова.
в нашем инстаграм Контрразведка, которая ловит шпионов, может многое дать для государства. Но так называемая борьба с «внутренней контрреволюцией», с инакомыслием среди интеллигенции не в состоянии всерьез остановить распад системы, в основе которой лежит не столько миф, сколько откровенная ложь. Конечно, без КГБ, без того страха, который вызывало среди свободомыслящей интеллигенции Пятое управление КГБ, СССР не смог бы просуществовать и несколько лет, что и доказала история перестройки. Но, как показала история СССР, сама машина страха рано или поздно изнашивается, несмотря на то, что люди, защищающие власть, стабильность в стране, ее суверенитет, с какого-то момента перетягивают это одеяло власти уже целиком на себя. Авторитаризм рано или поздно ведет к всевластию силовиков. И, кстати, чем больше аппарат насилия перехватывает рычагов у официальной, конституционной власти, тем быстрее погибает сама авторитарная политическая система.
Знаю из своего личного жизненного опыта, что силовик Бобков имел куда больше власти над нами, советской интеллигенцией, чем не только ЦК КПСС, но и шеф Бобкова Юрий Андропов. И это говорит о том, что всевластие «большой» власти оборачивается всевластием конкретных людей, которые в жизни якобы защищают эту «большую» власть. Только один пример. Когда в январе 1981 года я вернулся в СССР после работы в Польской академии наук по ее приглашению, я написал записку в ЦК на тридцати страницах о рабочих причинах польской девятимиллионной «Солидарности». Но наш директор ИЭМСС АН СССР О.Т.Богомолов сказал мне, что «для пользы дела лучше мой доклад отсылать не в ЦК КПСС, а умному Андропову». Через несколько дней довольный Богомолов вызвал меня к себе и сказал, что Андропов прочитал мой текст, поблагодарил за анализ политической ситуации в Польше. Правда, при этом Юрий Андропов отдал мой текст, во многих местах подчеркнутый им, Олегу Богомолову и предложил его оставить в нашем институтском секретном отделе.
Но в то же время, когда я услышал слова благодарности от Юрия Андропова, Филипп Бобков вместе с моими врагами в отделе науки ЦК КПСС приняли решение отказать мне в нострификации моей защиты докторской диссертации в Польше на том основании, что я защищался «под аплодисменты «Солидарности». И самое главное, как я узнал позже, за мной было усилено наблюдение как за «антисоветчиком», а когда меня в 1986 году Горбачев брал на работу в ЦК КПСС, я уже по инициативе Ф.Бобкова находился «в оперативной разработке». Я свое досье в КГБ не читал и до сих пор не испытываю желания узнать, кто из моих друзей и коллег писал на меня доносы. Но, как рассказал мне по собственной инициативе уже в середине «нулевых» бывший сотрудник Пятого управления КГБ полковник Никифоров (по крайней мере, он так мне представился), я был под наблюдением КГБ еще со студенческих лет, и в моем деле было 17 не просто доносов, а аналитических записок, в которых раскрывалась антимарксистская, белогвардейская сущность моего мировоззрения.
И в это же время, когда я несколько раз в 1981-м и 1982 годы выступал с докладами о политической ситуации в Польше, Филипп Денисович Бобков усиливает преследование «антисоветчика Ципко». Он в 1982 году запретил мне не только выехать в командировку в Болгарию для участия в научной конференции, посвященную противоречиям социализма, но даже на конференцию в Полтаву, которую организовал первый секретарь обкома Моргун. И что послужило для Филиппа Бобкова основанием для тотального преследования «антисоветчика Ципко»? Об этом рассказал мне вице-президент АН СССР П.Н.Федосеев: негодование Филиппа Бобкова вызвала моя записка в ЦК КПСС «О судьбах социализма в Восточной Европе», где я на основе различного рода материалов показал, что растет отторжение молодежи и интеллигенции от социализма не только в Польше и Венгрии, но и в ГДР. И в конце этой записки я рискнул сказать, что при сохранении этих тенденций, скорее всего, в конце 1980-х нас ждет «Солидарность» уже в интернациональном масштабе. Причем я отдал свой доклад не в ЦРУ, а, как положено, в ЦК КПСС, и опять получил благодарность за свой анализ о ситуации в странах Восточной Европы. Но все равно, как только копия этого доклада попала к Бобкову, он поднял шум на весь КГБ, и отсюда — запрет на мое участие уже во всех публичных мероприятиях в стране. И это говорит о том, что в оценке поведения людей Филипп Денисович Бобков руководствовался не государственными интересами и даже не здравым смыслом, а своими личными антипатиями.
Между тем выездная комиссия ЦК КПСС не разрешила мне, уже консультанту ЦК КПСС, выехать в 1988 году в Бразилию, ибо на эту поездку не было одобрения со стороны Пятого управления КГБ. До распада СССР я выезжал в капстраны только с личного разрешения Михаила Сергеевича Горбачева.
Я не «качу бочку» на КГБ и ни в чем не обвиняю эту организацию. Во-первых, надо понимать, что без разведки и контрразведки, без борьбы с террористами нельзя сохранить страну. Во-вторых, и это самое главное, надо учитывать, что палач, жандарм, сотрудник ЧК или КГБ является только исполнителем того, что диктует власть, которая и выносит приговоры. По этой причине я категорический противник того, чтобы внуки и правнуки сталинских палачей каялись перед внуками и правнуками их жертв. В христианстве нет идеи коллективной ответственности. Но все же эта история моих личных отношений с Федором Бобковым показывает, что при тоталитарной системе, которая была присуща СССР, сверхвластие правящей партии, ее лидеров неизбежно рождает всевластие над людьми самих представителей аппарата насилия. Этот аппарат насилия не только обеспечивает безопасность системы, но и неизбежно открывает шлюзы для своеволия его сотрудников, для их наслаждения от возможности казнить или миловать «врага системы».
И, мне кажется, что и в нынешней, уже посткоммунистической России, когда власть в стране на наших глазах постепенно переходит в руки силовиков, тоже существует опасность доминирования их, силовиков, интересов над интересами общества. И тоже очень часто личное мнение работников службы безопасности становится решающим при определении, кто является врагом России, а кто — нет. В результате может возникнуть повторение того, что было в СССР: власть из Кремля постепенно переносится на Лубянку, и сотрудник возродившегося Пятого управления КГБ будет решать, что позволено сотруднику академии наук, а что не позволено.
И у меня появляется крамольная мысль, что в советское время научному сотруднику, по крайней мере в закрытых записках, позволялось сказать больше, чем сейчас, в демократической России. Мой тогдашний анализ ветхости социализма в странах Восточной Европы не вызывал отторжения у работников аппарата ЦК КПСС. Но сегодня попытки обратить внимание на негативные, неизбежные последствия «русской весны» 2014 года вызывают у всех людей, кто связан с властью, явное нежелание общаться со мной. Страх потерять работу, потерять милость власти в нынешней посткоммунистической России куда выше, чем во времена СССР.
Драма Филиппа Бобкова, на мой взгляд, состояла в том, что он нес в своем сознании такие же представления о судьбах советской системы, как и те, кого он преследовал за инакомыслие. Потому для меня и не было ничего неожиданного в том, что борец с антикоммунизмом и инакомыслием Филипп Бобков после распада СССР начал возглавлять службу безопасности у либерала и космополита, у антикоммуниста и атлантиста Владимира Гусинского. И, наверное, не случайно НТВ Гусинского во время первой войны в Чечне морально поддерживало не Российскую армию, а чеченских боевиков во главе с Дудаевым и Масхадовым. И в эти годы Бобков продолжал работать на Гусинского с его НТВ. Такова правда жизни, и об этом нельзя забывать, когда мы пытаемся судить о мировоззрении и личных качествах тех людей, которые долгие годы возглавляли основную скрепу советского строя, а именно КГБ.
Так что, на мой взгляд, жизнь главного жандарма СССР Филиппа Бобкова интересна не сама по себе, а теми уроками, которые, к несчастью, актуальны для нынешней России. Борьба силовиков с инакомыслием, с теми, кто сохраняет верность здравому смыслу и уважает истину, не приносит славы самим силовикам и не служит делу упрочения российской государственности. И я думаю, что не случайно полковник Никифоров, посвятивший много лет своей жизни чтению доносов на «антисоветчика Ципко», встретил меня на улице и решил рассказать мне о том, кем я был в глазах его Пятого управления КГБ. Как видно, этому человеку, несомненно здоровому душой, нужно было просто очиститься от той грязи, с которой была связана его работа в КГБ.
Ну а Филипп Бобков на самом деле потратил жизнь впустую. Не мог он со всеми своими жандармскими талантами оживить мертвую идею социализма, остановить прилив правды о происхождении СССР и о всей нашей жизни, прилив, который после смерти Сталина становился все сильнее. И надо видеть, что очередной прилив русской правды и русской совести снова набирает силу, и уже ничто не в состоянии ему противостоять.
