Деятель ракетно-космической отрасли незаконно остается забыт
Вряд ли в современной России найдется человек, который не слышал о Сергее Королеве или Константине Циолковском. В их честь называют предприятия и даже города. Но есть и другие имена – людей, внесших значительный вклад, но при жизни бывших засекреченными. Можно было бы почтить их память после смерти, но и это порой оказывается проблемой. Почти десять лет ветераны головного научного центра космической отрасли, ЦНИИ машиностроения, добиваются присвоения институту имени возглавлявшего его без малого тридцать лет Юрия Александровича Мозжорина. Ведь под его руководством была заложена база для образования Воздушно-космических сил страны! О проблеме с присвоением институту имени генерала Мозжорина, а также о нем самом «МК» рассказал один из его соратников, бывший замначальника Отделения систем управления ЦНИИмаш Борис Блохин.
На фото: Юрий Мозжорин, автор: Министерство обороны РФ Справка «МК». Борис Дмитриевич Блохин закончил в 1960 году Рязанский радиотехнический институт, факультет «Автоматика и телемеханика». В ракетно-космической отрасли – с 1962 года, занесен в Книгу Почета НИИ-88 (старое названии ЦНИИмаш), лауреат премии Совета Министров СССР в области приборостроения, член-корреспондент Российской академии космонавтики им. К.Э Циолковского.
Вам не показалось странным, почему простой вроде бы вопрос о присвоении имени достойнейшего представителя института решается так долго? Ведь впервые решение об этом было принято коллективом ЦНИИмаш на конференции в 2014 году. Решение по непонятным причинам затянулось, поэтому к делу подключились ветераны.
«За Мозжорина» руководство Роскосмоса просили далеко не последние люди отрасли: бывший министр общего машиностроения Олег Бакланов, статс-секретарь Российского космического агентства Валерий Алавердов, Николай Анфимов и многие другие.
Любопытно, что «добро» в январе 2016 года было все-таки получено, однако после этого процедура вновь неприлично забуксовала. Почему новое руководство космической отрасли в лице Дмитрия Рогозина не поддержало решение прежнего — непонятно. Дождавшись в 2022 году прихода нового главы Роскосмоса Юрия Борисова, ветераны, ряды которых к этому времени изрядно поредели, написали письмо и ему.
Борисов отреагировал, но не совсем так, как ожидали ветераны ЦНИИмаш: была дана команда запустить новое голосование по, казалось бы, давно решенному в коллективе института вопросу.
Ну что ж, если надо, значит, надо... Чтобы помочь всем нам получше узнать об этом человеке, Борис Блохин привез в редакцию «МК» несколько томов книг, посвященных его бывшему руководителю, фотографии, копии писем руководству отрасли.
Свой рассказ о Мозжорине Борис Дмитриевич начинает с истории создания в мае 1946 года Научно-исследовательского института реактивного вооружения в подмосковном Калининграде (как тогда назывался Королев). НИИ-88 был образован на базе крупнейшего оборонного завода №88, как основное предприятие для решения задачи по развитию реактивного вооружения, которую Сталин считал тогда важнейшей для нашего государства.
Старший лейтенант Ю.А. Мозжорин в Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского. 1944 г. Фото: Министерство обороны РФ Тем временем Юрий Мозжорин, вернувшийся с войны, на которую ушел студентом-добровольцем, закончил обучение в Военно-воздушной академии им. К.Е. Жуковского и был направлен в Германию в составе Бригады особого назначения Минобороны, сформированной для освоения трофейного ракетного оружия. Он очень быстро рос как специалист. Когда ему еще не было 40 лет, он был уже удостоен Ленинской премии, а вскоре – и звания Героя Социалистического Труда за создание контрольно-измерительных комплексов, обеспечивших запуск первого искусственного спутника Земли и первого космонавта планеты Юрия Гагарина.
– Нигде в мире еще не было подобных систем, – говорит Блохин, – а возглавляемый им коллектив на основании собственных знаний, собственной инженерной квалификации сумел их создать. Как утверждают генералы Воздушно-космических сил, без него не полетели бы ни первый спутник в 1957 году, ни Гагарин в 1961-м – ничего бы не летало. Ну а если говорить про армию, его «скромный» след – это база для создания ВКС!
Высочайший научный уровень к тому времени уже генерала Мозжорина был отмечен руководством страны, и его командировали в НИИ-88 в качестве директора. Его предшественник, учитель и друг Георгий Тюлин тогда был переведен на должность заместителя председателя в Госкомитет по оборонной технике, а Мозжорин после него был бессменным директором ЦНИИмаша с 1961 по 1990 годы. Он практически создал наш институт.
– Он же был создан в 46-м...
– Безусловно, причем именно работая в нашем институте, в его ОКБ-1, Сергей Павлович Королев стал Героем Социалистического Труда, а институт был награжден орденом Ленина. Дело было в другом: Юрию Мозжорину предстояло вернуть НИИ-88 изначальный статус научно-исследовательского института из ставшего прикладным после выделения ОКБ-1. Именно под руководством Юрия Александровича был создан советский Центр управления космическими полетами (он был рассекречен только в 1975 году, при реализации программы «Союз-Аполлон»). При нем до мирового уровня развилась испытательная база для исследования прочности космических аппаратов, аэрогазодинамики и теплообмена, динамики их полета и многого другого.
– Каким руководителем был Мозжорин, строго ли спрашивал с подчиненных?
– Он вершил большие дела. Судите сами: по его докладу Совету обороны в июле 1969 года была принята оборонная доктрина страны! Такой у него был высочайший авторитет как ученого. Но! При всей своей величине он был очень добрым человеком. Приведу вам в пример историю, которую мне рассказала как-то моя супруга Лариса, которая работала ведущим инженером ЦУПа.
У Юрия Александровича была легендарно строгая секретарь. Еще бы: Анна Григорьевна работала при восьми директорах института! Так вот, она взяла и запретила сотрудникам проходить из одного корпуса в другой (проход находился недалеко от кабинета Мозжорина), чтобы те своим топотом не отвлекали его от работы. А людям-то ходить надо было! И вот, рассказывала мне моя жена, крадется как-то на цыпочках через этот проход ее молодая сотрудница... Вдруг ее догоняет низкорослый мужчина (Мозжорин был невысокого роста) и говорит: «Деточка, а чего ты тут крадешься так?» Она, не зная его до этого в лицо, отвечает: «Вы понимаете, здесь же директор работает, здесь нельзя стучать каблуками!» Он засмеялся и ответил: «Стучи! Я и есть директор!»
Борис Блохин (слева) и Юрий Мозжорин во время празднования 50-летия ЦНИИмаш 1996 год. Из личного архива Б.Блохина. Была еще одна история в 1980-х годах, только уже с моим участием. Собрались мы с моим директором на ВДНХ – встречаться там с председателем Госкомитета СССР по вычислительной технике и информатике Николаем Васильевичем Горшковым. Целью нашей было – выхлопотать у министра дефицитную ЭВМ для создания в нашем ЦНИИмаше вычислительного центра. Тогда мощная ЭВМ ЕС-1060 требовала для своего размещения около сотни квадратных метров площади.
«Если надо, значит, надо, – любил говорить в таких случаях Мозжорин. – Оденемся и поедем». Под словом «оденемся» он имел в виду облачение в парадный генеральский китель (обычно он всегда был на работе в гражданском).
Я к нужному времени прихожу в приемную, а там та самая строгая секретарь говорит: «Боря, все срывается! Машина Юрия Александровича сломалась». Предлагалась дежурная машина, но на нее не было пропуска на территорию ВДНХ, где в «монреальском» корпусе мы работали в составе выставки Научно-технического творчества молодежи. Тогда я предложил Мозжорину ехать на своем «Запорожце», а Юрий Александрович возьми да и согласись: «Здорово! – говорит. – Я никогда еще на «Запорожцах» не ездил». И вот теперь представьте картину: подъезжаем мы с Юрием Александровичем к воротам ВДНХ, я за рулем, справа от меня – генерал сидит. У солдат, дежуривших у входа, округлились глаза, они взяли под козырек, и мы мимо них проследовали, даже не предъявляя пропуск...
– Получили компьютер?
– Мозжорин с Горшковым сели, выпили по чашке чая, поговорили, и мы получили машину.
И еще одни штрих к его портрету. Я не знал ни одного крупного руководителя, который бы после внесения своей правки представленного на подпись текста не заставлял подчиненных перепечатывать правленое. Мозжорин – не заставлял. Правил черной ручкой, ставил рядом свои подписи, и документ шел в дело. Образцы можно увидеть в книге «Так это было…», участие в составлении которой стало в моей жизни предметом особой гордости. Он не был бюрократом – это был демократ в вышей форме своего проявления.
Ю.А. Мозжорин на космодроме Байконур. Фото: Министерство обороны РФ Борис Дмитриевич привез в редакцию неопубликованное интервью Юрия Мозжорина, которое тот дал в конце 90-х годов Борису Смирнову – известному сценаристу и режиссеру, энциклопедично знавшему изнутри историю отечественного освоения космоса. Смирнова уже нет с нами, и Блохин посчитал правильным, чтобы самые интересные выдержки из того интервью (с подзаголовками журналиста «МК») увидели свет на страницах нашей газеты.
О вероятности неудачного полета Гагарина
Юрий Мозжорин: после полета Гагарина мы в нашем НИИ (Ю.А. Мозжорин в то время был заместителем начальника 4 НИИ Минобороны. – Б.Б. ) тщательно посчитали процент риска первого полёта человека в космос – он оказался порядка пятидесяти процентов. Это очень большой риск.
Когда было принято решение о полете Гагарина, мы подготовили три варианта сообщения ТАСС. Первый вариант – благополучный, победный. Второй вариант – корабль не вышел на орбиту, и просьба к народам мира и государствам сообщить координаты, где он приземлился, просьба оказать помощь космонавту и возвратить корабль. И третий вариант, в котором сообщалось о гибели космонавта. Каждый вариант сообщения был запечатан в отдельный пакет, и секретным порядком все три пакета были отправлены в ТАСС, на радио и телевидение.
<...>Я лично написал проекты этих трех вариантов сообщения ТАСС. Дальше их смотрел Сергей Павлович Королев, в ЦК КПСС смотрели, в Военно-промышленной комиссии смотрели. И каждая инстанция правила и вставляла более, так сказать, простые глаголы, более четкие слова. И я должен был по телефону сказать: «Вскройте пакет номер такой-то». Я, не помня себя от радости, отдал 12 апреля по телефону приказ: «Вскройте пакет номер один!» А потом собрали мы остальные не вскрытые пакеты – второй и третий. Забрали, увезли и уничтожили.
Памятник Ю.А. Мозжорину в подмосковном Королеве. Из архива ЦНИИмаш О том, почему мы проиграли американцам соперничество за Луну
Ю.М.: Поначалу ведь никакого соперничества и не было. Потому что Сергей Павлович Королев вышел с предложением организовать полет к Луне тогда, когда американцы лететь туда еще не собирались. Он начал разработку двух новых мощных ракет – Н-1 и Н-2, одна на пятьдесят тонн полезного груза, другая – на пятнадцать тонн. <...> После того как американцы объявили о своем намерении высадиться на Луне, мы еще долго почивали на лаврах первооткрывателей космоса и не занимались полетом человека на Луну. А потом вдруг решили, что первенства американцам уступать нельзя, и на Луне нам надо быть первыми. И мы на несколько лет позже, чем американцы, начали готовить высадку нашего космонавта на Луну. Как это у нас было принято – тайно, в обстановке абсолютной секретности. Кроме того, мы не бросили другие космические программы, которые давали нам технические и политические дивиденды, – приземный космос мы весь за собой оставили, мы так же решали очень интересные задачи: летали к Венере, летали к Марсу, то есть мы растопыренными пальцами хотели взять всё. <... > Мы пытались выиграть время. А это, как известно, приводит к тому, что всё начинает отказывать тогда, когда нужно, чтобы всё работало. И вот выскочили мы с недоработанными двигателями на лётные испытания. И начали ракеты у нас падать, и начали мы себя дискредитировать этой бестолковой лунной программой.
О том, как директор ЦНИИмаш пытался спасти ракету-носитель Н-1
Ю.М.: Но когда закрывали эту программу, наш институт выступил против закрытия лунной ракеты Н-1. <...> Я выступал больше часа, говоря, что проблемы с двигателями к настоящему времени практически уже решены, потому что сейчас уже главный конструктор двигателей Кузнецов Николай Дмитриевич сделал надежные двигатели. Во-вторых, мы не должны сейчас прекращать работать над тяжёлым носителем, поскольку задачи космонавтики все время усложняются, и космические аппараты тяжелеют <...> Я остался один со своим мнением о том, что уникальную и практически отработанную ракету Н-1 надо сохранить.
О гениальности конструктора Бабакина
Ю.М.: Полеты на Луну бабакинских автоматических станций гениальны в своей, так сказать, идейной простоте. Взять хотя бы возвращение «лунника» на Землю. Старт с Луны и без каких-либо коррекций попадание на Землю. Каким образом? Земля вращается, и Луна вращается все время одной стороной по отношению к Земле. Луна находится в сильном гравитационном поле Земли. Нужно выбрать точное время вертикального старта космического аппарата с Луны, чтобы Земля повернулась нужной территорией к моменту возвращения аппарата на Землю. При точном расчете промахнуться невозможно. Это на уровне очень высококлассных технических решений.
Бабакин впервые в мире выполнил мягкую посадку на Луну автоматическим аппаратом «Луна-9». Может быть, с моей стороны это и нескромно заявлять, но возможность взять лунный грунт автоматической станцией была проработана и апробирована нашим институтом ЦНИИмаш. И если бы мы вовремя начали работать над этим проектом, если бы мы с самого начала серьезно, с полной отдачей сил занимались доставкой лунного грунта с помощью автоматического аппарата, – мы, конечно, привезли бы грунт с Луны раньше американцев и в значительной мере снизили ценность их экспедиции и в политическом, и в научном плане.
Об одновременной посадке на Луну «Аполлона-11» и советской «Луны-15»
Ю.М.: «Луна-15» давала нам последний шанс опередить американцев. Причем американцы еще были бы на Луне, а грунт был бы уже у нас. Когда американцы узнали, что мы будем запускать «Луну-15», они стали возражать, говорили, что наличие какого-то постороннего космического аппарата в момент их лунной экспедиции представляет угрозу безопасности их астронавтам. Но мы их убедили, что встретиться на орбите Луны – это все равно что выиграть в лотерею миллион долларов. Вероятность ничтожно мала. И мы, конечно, запустили «Луну-15». Но, имея последний шанс привезти лунный грунт раньше американцев, мы допустили, я бы сказал, непростительную небрежность. Мы выбрали трассу полета над Луной перед высокой горой. И получившийся небольшой перелет оказался роковым, и мы не прилунились, а врезались в эту гору и разбили наш лунник.
Выбирать трассу полета над Луной надо было подальше от таких опасных мест. И тогда мы на два дня раньше американцев привезли бы наши сто двадцать пять граммов лунного грунта.
...Голосование «за Мозжорина» заканчивается в ЦНИИмаш 16 февраля. Надеюсь, мы скоро увидим в названии этого института имя Юрия Александровича, как хотели бы уже ушедшие от нас звезды научной, конструкторской мысли, а также живущие ныне их коллеги, космонавты, среди которых – советник президента РФ Герой СССР, Герой России Сергей Крикалев, академик РАН и дважды Герой СССР Виктор Савиных, бывший первый заместитель генерального директора ЦНИИмаш Валерий Борисов и многие другие.
