Губерниев — это имя, афиша, публика, касса. Можно еще сказать, что без Губерниева не было бы ни нашего биатлона, ни нашего плавания, ни нашего «Евровидения». Без Губерниева не было бы нашей гребли! Ничего бы не было, кабы не наш российский Губер, Дима Губер. Кто-то скажет: его слишком много; еще кто-то: он слишком любуется собой. Но только не я. Да, он и швец, и жнец, и на дуде игрец. Но главное, Губер — высочайший профессионал спортивного комментирования, каких мало. Опять будете спорить?
«Жаркий образ веселого дебила — это был я»
— Ты помнишь программу «Мульт личности»?
— Да, очень хорошая программа, я ее любил. Жаркий образ веселого дебила — это был я. Я умею смеяться над собой, всё в порядке.
— И ты не обижаешься, когда тебя пародируют?
— Больше того, я жду, что будет пародия. Я каждый раз увлеченно рассчитываю, что и Азамат сделает на ТНТ, и что-нибудь кавээнщики придумают, и возникнет новый «Мульт личности» или «Большая разница». Так что я уже таким ветераном хожу российского ТВ по пародиям. И больше того, не просто на них не обижаюсь, а каждый раз показываю друзьям, если кто не видел. Мне кажется, что пародия — это просто великолепно. Не хочу сказать, что это признание заслуг, но да здравствует пародия! Мне мало на себя пародий, я хочу, чтобы было больше. Я иногда сам пародия на себя, если честно.
— Да, я это замечаю. Сейчас на одного твоего коллегу, вечернего С., назовем его так, просто травля идет: Гребенщиков сочинил песню, и пошло-поехало… А вот если бы тебя так? Ты еще не дошел до такого уровня славы?
— Нет, я вряд ли до этого уровня дойду. Но я же понимаю прекрасно, что моя работа связана с какими-то мощными президентскими, правительственными мероприятиями, с государственными праздниками. А я провожу очень много таких мероприятий…
— Прости, это для тебя работа?
— Во-первых, всё работа. Но, с другой стороны, мы же понимаем, что, когда люди жалуются на трудность журналистского бытия, они все вруны, особенно это касается спортивных комментаторов. Некоторые мои коллеги рассказывают про многочисленные перелеты, потом переезды на автомобилях и как сложно жить на разрыв аорты…
— Это они рассказывают про поездку куда-нибудь в Красноярск?
— Нет, ты можешь лететь в Монте-Карло, и это невероятно как тяжело. Я всегда смеюсь, потому что трудно ездить из Твери в Москву каждый день за 20 тысяч рублей в месяц, а что касается нашей работы, то у нас работа легкая. Работа спортивного комментатора — это в принципе не работа. Если ты спрашиваешь про различные мероприятия, то, безусловно, с одной стороны, это образ жизни, а с другой — конечно, работа. Но вот я приехал сейчас из Ижевска, так там по улице нельзя было ходить, мне приставили охрану, иначе ты не можешь выполнять свою работу.
— Ты сравниваешь себя с битлами?
— Не будем всуе касаться святых имен. Нет, с «Роллинг Стоунз», которые ходили по Лондону в 1966 году. Я человек безотказный и всегда фотографируюсь, даю автографы просто до последнего патрона, но нужно еще при этом работать, а людей обижать — плохо очень, нельзя обижать людей. Но вот интернет-общественность не может мне простить…
— То, что ты за Путина?
— Да, но не только это. Список моих прегрешений перед сетевыми мыслителями слишком велик.
— То есть ты уже приближаешься в этом смысле к пресловутому вечернему С.?
— Вообще, меня учили, что есть журналистская этика, и коллеги как покойники: либо хорошо, либо никак. Но сейчас я уже сам преподаю и студентам рассказываю, что это вранье, что уже такого нет, что люди хайпуют, пиарятся друг на друге. Я как-то с этим смирился, но вот цеховой солидарности нет. Хорошо, что коллеги так воспряли в деле Ивана Голунова, но, мне кажется, нам с вами все-таки неэтично обсуждать коллег и эту самую песню Гребенщикова. К Борису Борисычу я отношусь с огромным уважением. Что касается Соловьева, то он по-своему прав, когда говорит: посмотрите на рейтинги. Вот ему некоторую конкуренцию на «Матче» мы можем составить только после удачных матчей российских команд в Лиге чемпионов, а всё остальное — выжженная земля, Соловьев убирает всех. Вообще, я горжусь тем и могу это сказать на страницах моей любимой газеты: в телевизионной работе главное не быть равнодушным. Радость, смех, эмоции, которые я даю своим зрителям…
— Да ты еще и танцуешь в прямом эфире!
— Танцую и пою. Меня даже спросила моя начальница Наташа Билан: а зачем ты танцуешь в конце эфира? Так я ей: Наташ, ну а что ж не танцевать-то? А потом я смотрю, мои танцы уже на презентации канала. Послушай, эмоций ярких не хватает сейчас, а хочется, чтобы люди улыбались. Улыбайтесь, господа! Мы оплакиваем Марка Захарова, и действительно, самые большие глупости люди совершают с серьезным выражением лица, тут Олег Иванович Янковский абсолютно прав. Но есть люди, которые жутко раздражаются, которым я не нравлюсь, которые пишут мне всякие разные сообщения… Но я обожаю этих людей. Потому что раздражение — это эмоция приятная, и когда ты раздражаешь людей до такой степени, что они не могут остаться равнодушными и каждый раз смотрят твои репортажи, слушают их и мучаются, — это самая преданная часть моих фанатов. Ребята, я вас так люблю! Я не оставляю людей равнодушными и это могу сказать со всей ответственностью. Но поскольку я живу в реале — не в мадридском, слава богу, а в реальной жизни, — я хожу по улице, я каждый день встречаюсь с людьми, могу проехать и в общественном транспорте, не стесняюсь никого и ничего. Так вот количество людей, которые подходят и говорят теплые слова, измеряется каждый день от десятков человек до сотен. Поэтому со мной страна, я чувствую поддержку страны, больше того, ближнее и даже дальнее зарубежье. Ну белорусы — понятно, там многие биатлон смотрят… Украина — люди пишут мне оттуда; Казахстан, Монголия… Я уже не говорю про Туркменистан, Таджикистан, Узбекистан.
— Подожди, здесь ты встал на опасную для себя почву. Ты же путаешь порой узбекских спортсменов с таджикскими, нет?
— Я не путаю узбекских спортсменов ни в коем случае. Это был конкретный момент на Олимпийских играх 2014 года. Надо работать по картинке. Моя ошибка произошла из-за того, что я посмотрел на происходящее на стадионе и сказал, что идет одна команда, а показали в этот момент другую, и зрители подумали, что я ошибся. Но я не ошибся. И потом извинился, хотя извиняться было не за что. Конечно, количество поклонников в Узбекистане у меня меньше, чем у моего любимого Фарруха Закирова, но, поверь, их все равно очень много. Мой девиз, кстати говоря, «бака-бака-бань, дор уйнань». Это знаменитая песня группы «Ялла» и Натальи Нурмухамедовой…
— …Если упадешь, не плачь, а встань.
— Абсолютно, так что я с узбекским народом с детства.
— А ты часто в жизни падал? Не сейчас, а раньше.
— Нет, сейчас-то мы уже летим…
— Ну а раньше, когда охранником работал, например?
— Я бы не сказал, это были этапы большого пути. Я с уважением отношусь к любой профессии, и охранники, с которыми я сейчас встречаюсь…
— Ты же был не вышибалой, просто охранником?
— Ну вышибала — это громко сказано, это Патрик Суэйзи в известном фильме был вышибала, потрясающий артист… Нет, я был охранником. Вот сейчас все говорят про 90‑е годы, я хочу сказать, что, конечно, временами было жутко, временами было опасно, но, чёрт возьми, такая была движуха! Вот ругайте меня, но я с уважением относился к Ельцину, даже несмотря на очевидные всем истории, и истории страшные, такие как война…
— А может, ты вообще к любой власти относишься в принципе с уважением?
— Не в этом дело. Расставляет точки над «i» только время, а не мы, современники. Я считаю, что очень недооценённый человек у нас — это Михаил Сергеевич Горбачев, и нам еще предстоит не одно десятилетие, чтобы понять по-настоящему масштаб его личности.
— Ну да, в 90‑е ты работал охранником, а потом — бац! — и ты уже на ТВ. В советское время это было невозможно.
— Конечно, но сейчас, кстати, возможно, потому что проходят различные конкурсы и у нас, на «Матч‑ТВ», и на других каналах.
— А как тебе работается с Тиной Канделаки?
— С Тиной мы редко, к сожалению, пересекаемся, раньше виделись чаще.
— Помню, у Вани Урганта вы были вместе с Тиной и с Васей Уткиным. Очень хорошо смотрелись. Но потом Вася исчез.
— Мне не хватает его в федеральном эфире. Мы на связи. Не скажу, что мы дружим, мы приятельствуем, я с уважением к нему отношусь. Когда-то, в 90‑е, я смотрел на Гусева, на Уткина и всегда думал: а можно, не комментируя футбол, встать с этими людьми рядом? Мне очень этого хотелось. Оказалось, что можно.
«Все ждут, что я чего-нибудь брякну. Не дождетесь!»
— Вот ты говоришь: Украина, тебе оттуда пишут болельщики, благодарят. А то, что ты пропутинец, они тебе не пишут?
— Что значит «я пропутинец»? Мы все тогда пропутинцы. Я думаю, что для них и Алексей Навальный тоже пропутинец. Нужно просто честно относиться к себе и к своей работе. Я часто переживаю за украинскую команду, равно как и за казахстанскую, белорусскую… Я сообщаю массу информации про спортсменов, и больше того, Владимир Брынзак, президент Украинской федерации биатлона, неоднократно мне говорил, что он и его друзья смотрят и слушают именно меня, потому что я объективен.
— А давно ты стал таким объективным?
— Был всегда.
— А по-моему, раньше ты был таким квазисоветским, только и кричал: наши, наши…
— Я и сейчас кричу «наши, наши». Михаил Задорнов, светлой памяти, еще в 2008 году написал на страницах вашей газеты, что надо же, Губерниев радуется победе Райана Лохте, а он американский пловец. Поэтому не надо! Я болею за наших всегда, но отдаю должное нашим соперникам. Более того, есть финалы, где наших нет, и я там за кого хочу, за того и болею. Почему на меня чехи осерчали в один прекрасный день? Габриэла Коукалова бежала этап в Антхольце, где боролась за победу с Надин Хорхлер, немкой. И вот я тогда в эфире сказал, что буду болеть за немку именно потому, что я так хочу.
— А Мартен Фуркад? Ты же его свиньей назвал.
— Ну кто старое помянет, тому глаз вон. Хотя кто забудет — тому оба. А еще мне вспоминают историю в перерыве матча «Спартак» — ЦСКА, мои отношения со Славой Малафеевым. А теперь мы просто дружим, у нас много проектов.
Все ждут, что я чего-нибудь брякну, но не дождетесь, уважаемые друзья. Фуркад не свинья, это была эмоциональная оценка. Мы уже зарыли топор войны, да и войны-то никакой не было. Мартен молодец, я искренне желаю ему возвращения. Мне скучно было без баталий Фуркада и Йоханнеса Бё в сезоне.
«Но по ночам-то вы занимаетесь любовью под Киркорова!»
— Твои коллеги-комментаторы порой над тобой посмеиваются. А знаешь из-за чего? Из-за того что ты слишком повернут на попсе.
— Вот и Киркоров мне сказал: вы все говорите, что слушаете «Айрон Мэйден», но по ночам-то вы занимаетесь любовью под Киркорова! Я сначала подумал: какой кошмар! Но ведь он отчасти прав.
— Ты пробовал заниматься любовью под Киркорова?
— Я просто хочу сказать, что у него есть прекрасные песни про любовь. Саш, не принимай близко к сердцу то, что я говорю. Ты же знаешь, журналист имеет право на гиперболу.
— Так твои отношения с попсой тебе не мешают? Ты же говорил раньше, что и футбол не очень-то любишь, потому что это немужской вид спорта: чуть ткнешь — они тут же падают и катаются по полю, как Неймар.
— Но наши футболисты доказали на чемпионате мира, что они не такие. Ни один вид спорта не может вывести людей на улицы — ни хоккей, ни биатлон пока еще, а футбол может.
— Ну а как же ты так глубоко проник в попсу?
— Попса — это шоу-бизнес. Мне некоторые говорят: какой ты комментатор, ты шоумен. А я им: господи, это же огромное счастье, огромный комплимент. Вот скоро будет концерт Пахмутовой в Большом театре, юбилей великого композитора, и я там буду петь с героями спорта песню «Герои спорта». Это ли не счастье? Я пел и работал в зале Чайковского, консерватория только осталась нетронутой. Я горжусь тем, что можно расширять рамки. Попса? Вопросов нет. Хэви-метал-рок? Прекрасно.
— А «Евровидение»? Ты толерантный человек?
— Это уже моя жизнь. У меня старомодная сексуальная ориентация, как бы ни пыталась направить ее в иное русло евровизионная публика. Но я уже привык.
— Каким образом направить?
— Ты ходишь по «Евровидениям» и видишь влюбленных друг в друга мужчин. Я к этому отношусь нормально. Ты хочешь спросить: делали ли мне комплименты мужчины? Конечно, да, но единичные. Меня это никак не грело, я сразу давал решительный отпор.
— Вот ты говоришь, что путинские митинги — для тебя это работа. А каким боком ты пошел в эту сторону? Ты же доверенное лицо и Путина, и Собянина. Не слишком ли?
— Для того чтобы сделать реальные дела в спорте, помогать людям, это все абсолютно нелишне.
— И ты не конъюнктурщик?
— Нет, конечно. Мы говорим про спорт, и я отвечаю за спорт, я ж не могу отвечать за экономику.
— А ты дзюдо не любил до?
— Я дзюдо любил всегда. Вот история: в городе Сосногорске, в Республике Коми, хотели закрыть школу Белоруковой, я возмутился в эфире. Еще в городе Канске были проблемы, в Красноярском крае, и я тоже вмешивался в эфире.
— То есть для тебя значим административный ресурс?
— Конечно. Одно дело, когда такие вещи говорит просто комментатор, а другое дело — когда доверенное лицо. Поэтому есть возможность делать реальное добро. И я делаю.
«А когда я вел с Богословской, то появлялись дети»
— Кто, по-твоему, лучший комментатор из тех, кого уже с нами нет?
— Не всех я слышал в прямом эфире, но почти всех переслушивал так или иначе. Конечно, особняком стоит Синявский. Герой войны, потерявший глаз. Трагедия человека, когда он с возникновением телевидения потерял вот этот шарм. Он же был такой великий придумщик в хорошем смысле слова.
— Ну да, когда в Англии в 45‑м он по радио комментировал выступление московского «Динамо», был такой туман, что он все выдумывал. Но как!
— В этом и заключается величие и профессионализм. Безусловно, Николай Николаевич Озеров, ну мы все выросли на нем. Я всегда с особым трепетом относился к Георгию Суркову, Анатолию Малявину — ныне совсем забытым комментаторам. А звездами первой величины всегда были Маслаченко, Майоров, Озеров, Перетурин, Махарадзе — те люди, которые комментировали футбол и хоккей.
— Ой, Котэ Махарадзе — это моя любовь!
— Но никогда в СССР не были звездами первой величины люди, которые не комментировали футбол. Согласись, мне удалось эту ситуацию немножко сломать… Еще по рассказам родителей я полюбил Виктора Набутова, отца Кирилла.
— А Кирилл Набутов классный. Кстати, по манере вы очень похожи.
— Я с уважением отношусь к Кириллу, он для меня был иконой стиля 90‑х. Мама как-то раз мне говорит: вот ты комментируешь, как Набутов. Но потом, через некоторое время: а теперь он комментирует, как ты.
— Ты говоришь: Синявский придумывал. А у тебя не было моментов, когда тоже нужно было что-то придумывать?
— Я каждый раз что-то придумываю. Идет какая-то унылая гонка, а я рассказываю, какая она классная, потому что мне она нравится. Мне говорят: Дим, там же ничего не происходит. А я: в этом же и класс, мы же ждем! Ощущение счастья — это и есть счастье, предвкушение.
— А из нынешних? Ведь ты так расточителен в комплиментах по отношению к коллегам. Это искренне?
— У меня широкая душа, я добрый человек. У меня большое сердце. Я бы назвал Володю Стогниенко, Сережа Кривохарченко — прекрасный комментатор, Денис Казанский, Володя Стецко, комментирующий волейбол, грандиозный человек, Скворцов с Таракановым — прекрасный тандем в баскетболе, Генич, Саша Неценко… А Богословская с Чен — две звезды, две светлых повести.
— Да, просто супер!
— А когда я вел с Богословской, то появлялись дети. (Ольга Богословская — чемпионка мира и призер Олимпийских игр по бегу, бывшая жена Димы Губерниева, у них есть сын. — А.М. ) Но скажу тебе, что профессия комментатора и ведущего — это две разные профессии. Я считаю, что в совершенстве овладел и той, и другой.
— В совершенстве? Ты так про себя?
— Конечно. Но зачем же я про себя, это будет нескромно. Мне так говорили люди. Я специально так сказал, чтобы послушать твою реакцию. Мне один раз Валентин Иосифович Гафт сказал: знаешь, ты Шаляпин в своем деле! Я обалдел. Было приятно. Меня иногда спрашивают: как вас представить? И я им: скажите — спортивный комментатор, драматург Дмитрий Губерниев. Ну разве я не прав?
_Yalta_naberezhnaya.jpg/dw900h500.jpg)
