Carnegie Moscow Center (США): необъявленный союз. Как Россия и Китай выходят на новый уровень военного партнерства - «Армия»

Добавлено 19-окт-2019, 12:12 От Мира

Недавнее выступление президента России Владимира Путина на заседании дискуссионного клуба «Валдай» содержало в себе два существенных высказывания, касавшихся Китая. Больше внимание привлекло то, что Путин официально признал, что Россия помогает Китаю создавать систему предупреждения о ракетном нападении (СПРН). Но немаловажной была и общая характеристика, которую российский президент дал состоянию российско-китайских отношений: «Это союзнические отношения в полном смысле многопланового такого, стратегического партнерства».
Признание союза
Долгое время, с тех пор как Москва и Пекин нормализовали свои отношения в 1989 году, обе страны подчеркивали, что принципиально отрицают саму идею союзов. И Россия, и Китай критиковали систему союзов во главе с США и попытки ее расширить именно с точки зрения того, что такие «реликты холодной войны» лишь повышают напряженность в различных регионах мира.
В Китае, начиная с 1980-х годов, на это также накладывались характерные для китайской политической мысли рассуждения о ненужности и губительности союзов для КНР в принципе — со ссылками на неблагоприятный опыт прошлого участия Китая в союзах, включая союз с СССР в годы холодной войны.
Две страны тщательно избегали слова «союзник» в отношении друг друга до относительно недавнего времени, когда российская сторона стала использовать его как бы невзначай. Например, пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков так прокомментировал китайское участие в российских стратегических командно-штабных учениях «Восток-2018» в августе 2018 года: «Это говорит о расширении взаимодействия во всех сферах двух союзников».
Что касается валдайского выступления, то это был уже не первый случай, когда Путин назвал Китай союзником. Пожалуй, самым парадоксальным можно считать его выступление на сессии Петербургского международного экономического форума в июне 2019 года, когда он заявил: «Мы не состоим с Китаем в военных союзах. Мы стратегические союзники, мы не работаем против кого-то, мы работаем во благо себя самих и наших партнеров. Мы не собираемся ничем подменять или заменять».
Наконец, тема союза была затронута в недавнем российско-китайском документе, подписанном по итогам визита в Россию китайского лидера Си Цзиньпина в июне 2019 года. В «Совместном заявлении Российской Федерации и Китайской Народной Республики о развитии отношений всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия, вступающих в новую эпоху» указывается, что Россия и Китай в развитии отношений руководствуются, помимо прочего, принципом «отказа от установления союзнических отношений, конфронтации и ненаправленностью против третьих стран».
Китайская сторона пока что продолжает тщательно избегать использования термина «союз» на официальном уровне, придерживаясь официальных формулировок про «всеобъемлющее партнерство и стратегическое взаимодействие в новую эпоху». Вместе с тем Китай не пытается корректировать или сглаживать эффект российских заявлений и настойчиво подчеркивает, что отношения находятся в «лучшем за всю историю» виде, притом что в этой истории был период и реально действовавшего военного союза.
Вместо расплывчатых обещаний
Таким образом, на политическом уровне мы видим, что стороны говорят о существовании «стратегического союза», из которого исключается один отдельно взятый элемент — жесткие обязательства об оказании военной помощи в случае, если один из союзников подвергнется атаке. Однако такая возможность содержится, в размытом и завуалированном виде, в российско-китайском Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве 2001 года.
Статья 9 этого договора гласит: «В случае возникновения ситуации, которая, по мнению одной из Договаривающихся Сторон, может создать угрозу миру, нарушить мир или затронуть интересы ее безопасности, а также в случае возникновения угрозы агрессии против одной из Договаривающихся Сторон Договаривающиеся Стороны незамедлительно вступают в контакт друг с другом и проводят консультации в целях устранения возникшей угрозы».
Разумеется, эта статья не содержит жесткого обязательства оказания военной помощи. Но такого обязательства нет и в других современных договорах о союзах. Например, в хартии НАТО говорится, что в случае, если одна из стран — участниц альянса подвергнется атаке, то каждый из других членов альянса должен помочь ей «путем немедленного осуществления такого индивидуального или совместного действия, которое сочтет необходимым, включая применение вооруженной силы с целью восстановления и последующего сохранения безопасности Североатлантического региона».
Не менее расплывчаты обязательства, зафиксированные в американо-японском договоре о безопасности 1960 года, который также может рассматриваться как пример длительного и эффективного союза. В нем утверждается, что в случае атаки против Японии или против сил США на территории под японской администрацией, другой участник договора «будет действовать так, чтобы отреагировать на общую угрозу в соответствии с конституционными нормами и процессами».
В нынешних условиях подобная расплывчатость норм неизбежна. Заключение юридически обязывающего договора наподобие секретной Русско-французской военной конвенции 1892 года, с жестким обязательством вступить в войну против конкретного противника и с указанием численности выставляемых на фронт войск и сроков мобилизации, в реалиях современного международного права, как и национального права большинства стран, едва ли возможно.
Реальную силу этим договорам придают не правовые нормы, а совместное военное планирование и меры по осуществлению оперативной совместимости войск участников альянса, а также другие аспекты сотрудничества в военной и военно-промышленной сферах. В этих сферах Россия и Китай еще с середины 2000-х годов явно двигаются в направлении высокого уровня взаимодействия, типичного для американской системы союзов.
Новый этап
С 2018 года в военном сотрудничестве двух стран наступил новый этап. Россия, судя по всему, стала выступать за форсирование этого сотрудничества еще раньше, вскоре после начала украинских событий 2014 года и начала долгосрочного конфликта Москвы с Вашингтоном. В 2017 году Россия инициировала подписание трехлетней дорожной карты двустороннего военного сотрудничества. В позиции Китая поворот, видимо, наступил в 2018 году с началом полномасштабной китайско-американской конфронтации, элементом которой стала торговая война, начатая администрацией Дональда Трампа.
Чем характеризуется новый этап российско-китайских отношений в военной сфере? Прежде всего, это новое развитие военно-технического сотрудничества с его полномасштабным распространением на сферу стратегических вооружений.
Российское руководство признало, что помогало Китаю создать систему предупреждения о ракетном нападении (СПРН), а это важнейший и наиболее чувствительный компонент системы управления стратегическими ядерными силами любой страны. Нам неизвестны конкретные параметры российского участия. Мы не знаем, каких элементов системы СПРН оно касается — наземного или космического эшелона, системы управления и обработки данных или всех элементов сразу.
Однако это содействие, по всей видимости, было достаточно масштабным, чтобы стать политически значимым, и скрывать его дальше, с точки зрения российского руководства, было уже невозможно.
Ранее информация о сотрудничестве в сфере стратегических систем никогда не фигурировала в открытых источниках. Было известно лишь, что страны широко сотрудничают в создании системы ПВО и ПРО на полях военных действий (регулярные совместные учения сил ПРО на театре военных действий «Воздушно-космическая безопасность» в форме компьютерной симуляции).
На новом этапе можно ожидать сотрудничества и в других сферах, сравнимых по степени чувствительности, в том числе стратегическую ПРО, гиперзвуковые технологии или строительство атомных подлодок. Объединение в этих областях и для России, и для Китая взаимовыгодно с финансовой и технологической стороны, при минимальных рисках для национальной безопасности.
Широкие возможности
Россия и Китай расположены так, что для сдерживания друг друга (если отношения вдруг ухудшатся) им нужен по большей части другой набор сил и средств, чем те, которые они используют для сдерживания США и их союзников.
Случись обострение с Китаем, Россию больше всего беспокоили бы китайские сухопутные войска, а также китайский арсенал ракет средней и меньшей дальности. А вот рост возможностей китайского океанского флота, строительство китайской системы СПРН, стратегической ПРО или увеличение числа межконтинентальных ракет не представляет особых проблем для Москвы. Сотрудничая с Китаем в соответствующих областях, Россия практически ничего не теряет с точки зрения безопасности, но при этом существенно осложняет жизнь США, укрепляет отношения с ключевым партнером и получает значительный экономический выигрыш.
Следовательно, вместе с необратимым ухудшением отношений США и с Россией, и с Китаем исчезли и препятствия для расширения сотрудничества на более чувствительные сферы. Более того, гонка вооружений в области прорывных технологий (гиперзвук, искусственный интеллект, автономные системы и так далее) и попытки США задействовать потенциал союзников (Япония, Израиль) подталкивает Москву и Пекин к такому взаимодействию.
Важным вопросом в сотрудничестве остается возможная интеграция СПРН, что дало бы обеим странам значительный выигрыш во времени предупреждения о ракетном ударе со стороны США (для КНР — с российских станций СПРН на севере, для России — с китайских станций на юге и юго-востоке). Если этот шаг будет сделан (вероятно, после введения в строй китайской системы), российско-китайская военная интеграция вполне будет соответствовать уровню военных союзов во главе с США (они предоставляют информацию своей системы СПРН ряду союзников, в том числе Франции и Великобритании).
Другим аспектом сотрудничества может стать переход к совместным стратегическим командно-штабным учениям. Речь идет об учениях с непосредственным участием сотрудников высших органов управления вооруженными силами. Стороны условились ежегодно проводить маневры с возможностью взаимодействия автоматизированных систем связи и управления сторон.
Такие учения — вершина пирамиды из других, проводимых Россией и Китаем с 2005 года, как под эгидой Шанхайской организации сотрудничества, так и на двусторонней основе. Эти учения затрагивают практические вопросы взаимодействия различных видов вооруженных сил и родов войск двух стран.
Еще одно проявление нового качества сотрудничества — это готовность России и Китая совместно применять вооруженные силы для демонстрационных действий в различных регионах мира. В 2017 году корабли китайского флота провели совместные учения с российскими коллегами на Балтике, вызвав недовольство ряда стран НАТО. В июле 2019 года состоялось первое совместное патрулирование российских и китайских дальних бомбардировщиков над акваторией Тихого океана — наглядная демонстрация возможности совместных действий в случае конфликта с США.
Сейчас речь идет о возможности трехсторонних — российско-китайско-иранских — маневров в западной части Индийского океана, которые, несмотря на заявленный антитеррористический характер, демонстрируют готовность к совместному силовому укреплению своих позиций в удаленных частях мира.
Новое качество российско-китайских отношений в военной сфере, вероятно, будет закреплено в российско-китайском соглашении о военном сотрудничестве, которое заменит довольно расплывчатый документ 1993 года и, вероятно, будет заключено уже в недалеком будущем.

Недавнее выступление президента России Владимира Путина на заседании дискуссионного клуба «Валдай» содержало в себе два существенных высказывания, касавшихся Китая. Больше внимание привлекло то, что Путин официально признал, что Россия помогает Китаю создавать систему предупреждения о ракетном нападении (СПРН). Но немаловажной была и общая характеристика, которую российский президент дал состоянию российско-китайских отношений: «Это союзнические отношения в полном смысле многопланового такого, стратегического партнерства». Признание союза Долгое время, с тех пор как Москва и Пекин нормализовали свои отношения в 1989 году, обе страны подчеркивали, что принципиально отрицают саму идею союзов. И Россия, и Китай критиковали систему союзов во главе с США и попытки ее расширить именно с точки зрения того, что такие «реликты холодной войны» лишь повышают напряженность в различных регионах мира. В Китае, начиная с 1980-х годов, на это также накладывались характерные для китайской политической мысли рассуждения о ненужности и губительности союзов для КНР в принципе — со ссылками на неблагоприятный опыт прошлого участия Китая в союзах, включая союз с СССР в годы холодной войны. Две страны тщательно избегали слова «союзник» в отношении друг друга до относительно недавнего времени, когда российская сторона стала использовать его как бы невзначай. Например, пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков так прокомментировал китайское участие в российских стратегических командно-штабных учениях «Восток-2018» в августе 2018 года: «Это говорит о расширении взаимодействия во всех сферах двух союзников». Что касается валдайского выступления, то это был уже не первый случай, когда Путин назвал Китай союзником. Пожалуй, самым парадоксальным можно считать его выступление на сессии Петербургского международного экономического форума в июне 2019 года, когда он заявил: «Мы не состоим с Китаем в военных союзах. Мы стратегические союзники, мы не работаем против кого-то, мы работаем во благо себя самих и наших партнеров. Мы не собираемся ничем подменять или заменять». Наконец, тема союза была затронута в недавнем российско-китайском документе, подписанном по итогам визита в Россию китайского лидера Си Цзиньпина в июне 2019 года. В «Совместном заявлении Российской Федерации и Китайской Народной Республики о развитии отношений всеобъемлющего партнерства и стратегического взаимодействия, вступающих в новую эпоху» указывается, что Россия и Китай в развитии отношений руководствуются, помимо прочего, принципом «отказа от установления союзнических отношений, конфронтации и ненаправленностью против третьих стран». Китайская сторона пока что продолжает тщательно избегать использования термина «союз» на официальном уровне, придерживаясь официальных формулировок про «всеобъемлющее партнерство и стратегическое взаимодействие в новую эпоху». Вместе с тем Китай не пытается корректировать или сглаживать эффект российских заявлений и настойчиво подчеркивает, что отношения находятся в «лучшем за всю историю» виде, притом что в этой истории был период и реально действовавшего военного союза. Вместо расплывчатых обещаний Таким образом, на политическом уровне мы видим, что стороны говорят о существовании «стратегического союза», из которого исключается один отдельно взятый элемент — жесткие обязательства об оказании военной помощи в случае, если один из союзников подвергнется атаке. Однако такая возможность содержится, в размытом и завуалированном виде, в российско-китайском Договоре о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве 2001 года. Статья 9 этого договора гласит: «В случае возникновения ситуации, которая, по мнению одной из Договаривающихся Сторон, может создать угрозу миру, нарушить мир или затронуть интересы ее безопасности, а также в случае возникновения угрозы агрессии против одной из Договаривающихся Сторон Договаривающиеся Стороны незамедлительно вступают в контакт друг с другом и проводят консультации в целях устранения возникшей угрозы». Разумеется, эта статья не содержит жесткого обязательства оказания военной помощи. Но такого обязательства нет и в других современных договорах о союзах. Например, в хартии НАТО говорится, что в случае, если одна из стран — участниц альянса подвергнется атаке, то каждый из других членов альянса должен помочь ей «путем немедленного осуществления такого индивидуального или совместного действия, которое сочтет необходимым, включая применение вооруженной силы с целью восстановления и последующего сохранения безопасности Североатлантического региона». Не менее расплывчаты обязательства, зафиксированные в американо-японском договоре о безопасности 1960 года, который также может рассматриваться как пример длительного и эффективного союза. В нем утверждается, что в случае атаки против Японии или против сил США на территории под японской администрацией, другой участник договора «будет действовать так, чтобы отреагировать на общую угрозу в соответствии с конституционными нормами и процессами». В нынешних условиях подобная расплывчатость норм неизбежна. Заключение юридически обязывающего договора наподобие секретной Русско-французской военной конвенции 1892 года, с жестким обязательством вступить в войну против конкретного противника и с указанием численности выставляемых на фронт войск и сроков мобилизации, в реалиях современного международного права, как и национального права большинства стран, едва ли возможно. Реальную силу этим договорам придают не правовые нормы, а совместное военное планирование и меры по осуществлению оперативной совместимости войск участников альянса, а также другие аспекты сотрудничества в военной и военно-промышленной сферах. В этих сферах Россия и Китай еще с середины 2000-х годов явно двигаются в направлении высокого уровня взаимодействия, типичного для американской системы союзов. Новый этап С 2018 года в военном сотрудничестве двух стран наступил новый этап. Россия, судя по всему, стала выступать за форсирование этого сотрудничества еще раньше, вскоре после начала украинских событий 2014 года и начала долгосрочного конфликта Москвы с Вашингтоном. В 2017 году Россия инициировала подписание трехлетней дорожной карты двустороннего военного сотрудничества. В позиции Китая поворот, видимо, наступил в 2018 году с началом полномасштабной китайско-американской конфронтации, элементом которой стала торговая война, начатая администрацией Дональда Трампа. Чем характеризуется новый этап российско-китайских отношений в военной сфере? Прежде всего, это новое развитие военно-технического сотрудничества с его полномасштабным распространением на сферу стратегических вооружений. Российское руководство признало, что помогало Китаю создать систему предупреждения о ракетном нападении (СПРН), а это важнейший и наиболее чувствительный компонент системы управления стратегическими ядерными силами любой страны. Нам неизвестны конкретные параметры российского участия. Мы не знаем, каких элементов системы СПРН оно касается — наземного или космического эшелона, системы управления и обработки данных или всех элементов сразу. Однако это содействие, по всей видимости, было достаточно масштабным, чтобы стать политически значимым, и скрывать его дальше, с точки зрения российского руководства, было уже невозможно. Ранее информация о сотрудничестве в сфере стратегических систем никогда не фигурировала в открытых источниках. Было известно лишь, что страны широко сотрудничают в создании системы ПВО и ПРО на полях военных действий (регулярные совместные учения сил ПРО на театре военных действий «Воздушно-космическая безопасность» в форме компьютерной симуляции). На новом этапе можно ожидать сотрудничества и в других сферах, сравнимых по степени чувствительности, в том числе стратегическую ПРО, гиперзвуковые технологии или строительство атомных подлодок. Объединение в этих областях и для России, и для Китая взаимовыгодно с финансовой и технологической стороны, при минимальных рисках для национальной безопасности. Широкие возможности Россия и Китай расположены так, что для сдерживания друг друга (если отношения вдруг ухудшатся) им нужен по большей части другой набор сил и средств, чем те, которые они используют для сдерживания США и их союзников. Случись обострение с Китаем, Россию больше всего беспокоили бы китайские сухопутные войска, а также китайский арсенал ракет средней и меньшей дальности. А вот рост возможностей китайского океанского флота, строительство китайской системы СПРН, стратегической ПРО или увеличение числа межконтинентальных ракет не представляет особых проблем для Москвы. Сотрудничая с Китаем в соответствующих областях, Россия практически ничего не теряет с точки зрения безопасности, но при этом существенно осложняет жизнь США, укрепляет отношения с ключевым партнером и получает значительный экономический выигрыш. Следовательно, вместе с необратимым ухудшением отношений США и с Россией, и с Китаем исчезли и препятствия для расширения сотрудничества на более чувствительные сферы. Более того, гонка вооружений в области прорывных технологий (гиперзвук, искусственный интеллект, автономные системы и так далее) и попытки США задействовать потенциал союзников (Япония, Израиль) подталкивает Москву и Пекин к такому взаимодействию. Важным вопросом в сотрудничестве остается возможная интеграция СПРН, что дало бы обеим странам значительный выигрыш во времени предупреждения о ракетном ударе со стороны США (для КНР — с российских станций СПРН на севере, для России — с китайских станций на юге и юго-востоке). Если этот шаг будет сделан (вероятно, после введения в строй китайской системы), российско-китайская военная интеграция вполне будет соответствовать уровню военных союзов во главе с США (они предоставляют информацию своей системы СПРН ряду союзников, в том числе Франции и Великобритании). Другим аспектом сотрудничества может стать переход к совместным стратегическим командно-штабным учениям. Речь идет об учениях с непосредственным участием сотрудников высших органов управления вооруженными силами. Стороны