На одной международной конференции я недавно услышал анекдот на любимую тему — о разнице между оптимистом, пессимистом и реалистом. Оказавшись в темном-претемном туннеле, оптимист радостно кричит: я вижу свет! Пессимист с ним не соглашается: да нет там никакого света! Но их обоих перебивает реалист: свет в конце тоннеля действительно есть, но его излучают фары несущегося на нас поезда!
Вдоволь повеселившись, я вдруг понял, что смеяться здесь на самом деле не над чем. Хотя премьер Медведев недавно заявил, что с экономикой России «все в порядке», приведенная выше шутка очень точно описывает положение, в котором оказалась наша экономическая система осенью 2019 года.
Страшный российский финансовый кризис 1998 года был вызван катастрофическим падением мировых цен на нефть на фоне почти полного отсутствия денег в государственной казне. Менее страшный и максимально гладко пройденный правительством премьера Путина, но все равно серьезный российский финансовый кризис 2008 года был спровоцирован тем, что казавшаяся такой стабильной мировая экономическая система вдруг начала ложиться набок.
Сейчас, несмотря на отдельные тревожные предсказания некоторых международных чиновников, ничего подобного нет и в помине. Но в нашей стране все равно ощутимо пахнет чем-то очень тревожным и нехорошим. Пытаясь «поймать за хвост» первоисточник этого запаха, я ломал себе голову в течение нескольких месяцев. Ничего не помогало — до тех самых пор, пока в памяти вдруг не всплыло знакомое из научно-фантастических романов слово «энтропия».
Энтропия — это мера необратимого рассеивания или бесполезности энергии, когда не всю энергию системы можно использовать для превращения в какую-нибудь полезную работу. Именно рост энтропии, с моей точки зрения, является сейчас ключевой для нашего государства.
Современная Россия — страна с накопленными огромными финансовыми резервами и, следовательно, с не менее масштабным экономическим потенциалом. Но этот потенциал пока так и остается потенциалом, который в будущем может реализоваться, а может и нет. Экономика РФ, конечно, растет — но совершенно недостаточными темпами. Если Россия сможет преодолеть энтропию, то нынешние сложные годы останутся позади. Если же энтропия окажется сильнее, то мы обречены на медленную стагнацию и новое увеличение нашего отставания от ведущих стран мира.
В ловушке медленного роста
В мемуарах супруги последнего президента Академии наук СССР Гурия Марчука Ольги можно прочитать просто поразительный рассказ о накале страстей в отношениях между теми, кто стоит на страже неприкосновенности государственного бюджета, и теми, кто из него пытается что-то получить:
«Президиуму Сибирского отделения АН потребовалось два миллиона рублей. Где их взять? Бюджет отделения расписан, и ни у кого не отнимешь. Помог случай. В Новосибирск приехал министр финансов Арсений Зверев. Президент СО Михаил Лаврентьев, хорошо знавший Зверева, пригласил его в Академгородок. Его встретили, показали несколько интересных вещей в институтах, а затем устроили обед на природе.
Пока варилась уха, Лаврентьев и Зверев гуляли вдоль речки Зырянки. Михаил Алексеевич объяснил суть дела, для которого позарез нужны два миллиона. Но Зверева на мякине не проведешь, и он отказал. Михаил Алексеевич подъезжал к нему и так, и эдак, но министр не соглашался.
В одном месте овраг спускался к речке высоким обрывом, наверху которого стояли сосны. Михаил Алексеевич подвел Арсения Григорьевича к самому краю обрыва и сказал: «Вот если не дашь два миллиона — столкну!». Пошла перебранка. Михаил Алексеевич стал наступать на министра. Зверев: «Я буду кричать». Лаврентьев: «Кричи не кричи — никто не услышит». И сделал последний возможный шаг. «Дам, дам, только отпусти!» — выкрикнул Зверев. «Вот так бы давно!» — сказал удовлетворенно президент СО и оттащил бледного Арсения Григорьевича от обрыва».
Если бы в подобной ситуации оказался нынешний первый вице-премьер и министр финансов России Антон Силуанов, то, бьюсь об заклад, ничего бы агрессивный проситель от него не получил. Антон Германович не только ведет спортивный образ жизни, но известен и своей крайней трепетностью в деле отстаивания неприкосновенности государственной казны. Мне известны случаи, когда в свой законный отпуск министр финансов делал перерыв в отдыхе и отправлялся инспектировать правильность расходования средств федерального бюджета. В коридорах власти хорошо известна и другая особенность Силуанова: если он что-то решил, то сдвинуть его с этой позиции может разве что президент.
Подобные непреклонность и целеустремленность дают свои конкретные плоды. Вот, например, данные о бюджетах разных государств за прошлый год. В США превышение расходов над доходами составило 779 миллиардов долларов, в Китае — 555 миллиардов, в Великобритании — 59 миллиардов 300 миллионов, во Франции — 87 миллиардов 640 миллионов. А вот аналогичные данные по России: превышение доходов над расходами — 43 миллиарда 628 миллионов долларов.
Впечатляет? Меня очень даже впечатляет. Но вот беда: как хорошо знает почти каждый из нас, «здоровая полнота» государственной казны почему-то никак не конвертируется в повышение уровня жизни граждан.
Приступая к попытке докопаться до первоисточника проблем нашей экономической политики, я ожидал услышать массу критических замечаний по поводу работы правительства. И эти ожидания, естественно, полностью оправдались. Но заодно я услышал то, чего, честно говоря, совсем не ждал. Отвесив кабинету Медведева положенную порцию словесных оплеух, уважаемые эксперты вдруг делали важное дополнение: нынешнее внешнеполитическое положение России таково, что от качества работы правительства по большому счету ничего особо не зависит.
Вот что, например, мне сказал известный экономист Евгений Гонтмахер: «Современная экономика не может быть национально ориентированной. Чтобы быть успешной в сегодняшнем мире, страна должна быть встроена в глобальные технологические цепочки. Например, без тесного сотрудничества с другими странами даже американцы не смогли бы создать современные модели «Боингов». В условиях, когда у правительства фактически связаны руки за спиной, у кабинета министров нет возможности обеспечить реальный экономический рост».
Приблизительно то же самое, но в несколько других выражениях мне повторил и директор Центра исследований экономической политики экономического факультета МГУ Олег Буклемишев: «Шансов на успешное поступательное развитие нет никаких. Мы живем не в XVIII, а в XXI веке. Любой разрыв технологических цепочек, связывающих все страны мира, неминуемо приводит к масштабной потере общественного благосостояния».
Никоим образом не ставлю под сомнение профессионализм и гражданское мужество моих собеседников. И Евгений Гонтмахер, и Олег Буклемишев в высшей степени компетентные эксперты, к мнению которых стоит относиться очень серьезно. Но я твердо убежден: Россия обязана делом доказать, что описанный выше сценарий не является неизбежным. Ведь если нынешнее внешнеполитическое противостояние с Западом обрекает нашу экономику на стагнацию и загнивание, то в интересах России как можно скорее завершить это противостояние. Однако является ли подобная задача реально исполнимой?
Президент Франции Макрон заявил недавно: «Отталкивание России прочь от Европы — глубочайшая стратегическая ошибка. Мы подталкиваем Россию либо к изоляции, что увеличит напряженность, либо к союзническим отношениям с другими великими державами вроде Китая, что совершенно не соответствует нашим интересам… Европейский континент никогда не будет безопасным и стабильным, если наши отношения с Россией не станут спокойными и ясными». Сторонников такой точки зрения на Западе много. Но, к сожалению, не они там правят бал, и не будут им править еще довольно долго.
«Для западного общественного мнения, которое формируют медиа, в глазах многих влиятельных сил на Западе Путин — это уже не столько человек, сколько политический бренд, символ. Его боятся и ненавидят. Пока Путин у власти в России, в наших отношениях с Западом ничего принципиально не изменится. И успехи российской внешней политики, как сейчас в Сирии, например, только усиливают чувство бессильного раздражения», — сказал мне председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике Федор Лукьянов.
Но, может быть, нам тогда стоит отложить вопрос о налаживании отношений с Западом до момента неизбежной в исторической перспективе пересменки в Кремле? Говорить об этом вслух по понятным причинам не принято. Но в либеральном крыле российской политической элиты очень многие придерживаются именно такой позиции — позиции, которая оказывается совершенно несостоятельной, даже если ее подвергнуть самому поверхностному анализу.
«Уход Путина с первых ролей в российской политике вызовет у Запада сначала долгожданный вздох облегчения, а затем — всплеск надежд на то, что теперь-то Россия точно изменится к прежнему, то есть, с точки зрения Запада, к лучшему, — продолжил излагать свой долгосрочный прогноз Федор Лукьянов. — Как только Путин уйдет, начнется активная проверка на прочность — и мирным наступлением, и не вполне мирным. Самое печальное случится, если начнется очередной цикл того, что мы уже проходили, — что-то вроде современной версии горбачевской перестройки. Тогда мы неизбежно соскользнем в ту же самую заведомо бесперспективную колею, начнем заход на новый круг с заранее известным результатом: сначала — эйфория и ожидание, потом — разочарование и отторжение».
Где же тогда выход? Выход — в том, чтобы не тратить драгоценное время и не менее драгоценные эмоциональные и интеллектуальные ресурсы на то, чтобы «ждать у моря хорошей погоды». Россия не должна начинать налаживание своих отношений с Западом, находясь в позиции слабости, в позиции просителя, который ждет, что его все поймут, ему все простят и спишут. Ничего нам не простят и ничего нам не спишут. Подобного варианта, по сути, не существовало даже до знаменитой мюнхенской речи Путина 2007 года, с которой принято вести отсчет новому конфронтационному этапу наших отношений с США и ЕС.
«Корни ухудшения наших отношений с Западом уходят глубоко — в период распада прежней мировой политической системы, основанной на глобальной конкуренции Соединенных Штатов и Советского Союза, — обрисовал ситуацию Федор Лукьянов. — Когда прежняя модель кончилась, никто так и не придумал, куда «пристроить» Россию в новой мировой политической системе. Интеграции в западные структуры в реальности никто себе представить не мог, а строить с Россией отношения на равных тоже не предполагалось. Страна сначала пребывала в разобранном состоянии, а потом стала претендовать на то, чего ей давать никто не собирался.
Так что структурного ответа на вопрос, что делать с Россией, на Западе не было. Не случись присоединения Крыма, наши отношения с Западом непременно заискрили бы по какой-то другой причине. Кстати, крымские события, скорее всего, предотвратили гораздо более опасное развитие конфликта. Новые, националистически настроенные власти Украины почти наверняка потребовали бы вывести Черноморский флот, Москва не согласилась бы, а это было бы чревато уже полноценной межгосударственной войной России и Украины с непредсказуемыми последствиями.
В любом случае важно понимать, что того места в новой мировой политической системе, которое нам предлагали в 90-е годы — мол, встройтесь в «большой Запад» на наших условиях, — в нынешних реалиях уже больше не существует».
Иными словами, чтобы мечты Макрона о принципиально новых отношениях между Москвой и Западом стали реальностью, Россия должна быть сильной и самодостаточной державой, которая хочет нормализации своих отношений с Западом, но не готова ради этой нормализации жертвовать своими фундаментальными национальными интересами. Для того чтобы оказаться в таком завидном положении, от нас требуется «самая малость»: несмотря на губительный для экономики разрыв пресловутых технологических цепочек, найти все-таки способ запустить мотор опережающего экономического роста.
Написав предыдущую фразу, я почувствовал себя просто чудовищно неловко — как человек, который должен был произнести нечто оригинальное, а вместо этого выдал самую плоскую банальность, открыл Америку и изобрел велосипед. Про «китайский иероглиф, который одновременно означает и кризис, и возможность», все мы, начиная с 2014 года слышали столько, что риторика на эту тему перестала восприниматься всерьез. Перестала в том числе и потому, что поток слов о «необходимости обеспечения здорового экономического роста в условиях конфронтации с Западом» совершенно не соответствовал объему реальных дел в этом плане.
Вот что, на мой взгляд, является сейчас самой главной проблемой страны. Вот что вызывает у населения интуитивное ощущение того, что наша экономика работает не в полную силу.
Возможные пути вперед
Недавно в моей карьере политического журналиста произошло первое в своем роде знаменательное событие. Из моего родного Казахстана мне написал изобретатель вечного двигателя Лев Андреевич:
«На механическом заводе один сварщик и двое слесарей в течение девяти дней изготовят и соберут вечный двигатель… Мною изобретена универсальная технология, которая применяется для защиты стен АЭС от разрушения и предохранения утечки радиации. Это ромбообразной конструкции саркофаг с различными диэлектриками… Я предлагаю боевые лазерные установки устанавливать на винтовые самолеты, которые будут патрулировать в стратосфере или мезосфере».
Восхитившись размахом мысли земляка, я отложил было его письмо в сторону как не имеющее отношение к моей работе, но потом понял, что ошибся. Тема вечного двигателя имеет отношение к тому, чем я сейчас занимаюсь, — и не какое-то там косвенное, а самое прямое.
Как уже было сказано выше, задача вывода российской экономики на более высокие темпы роста в условиях отсутствия полной нормализации отношений с Западом воспринимается значительной частью нашей интеллектуальной элиты как своего рода эквивалент вечного двигателя: как нечто достижимое в мечтах, но не в реальной жизни. Однако оправданно ли такое отношение?
В отличие от изобретателя Льва Андреевича не буду утверждать, что все легко и просто. Лишь скромно замечу: у России однозначно наличествуют скрытые резервы экономического роста — резервы, которые на данный момент не используются.
«Сейчас в мировой экономике вовсю идет четвертая промышленная революция, — сказал мне один из самых успешных российских экономических топ-менеджеров, делом доказавший свою способность осуществлять масштабные проекты. — Особенность этой революции в том, что тебе совсем не обязательно догонять мировых экономических лидеров. Ты можешь сразу заходить в образующиеся в мировой экономике новые ниши.
Нынешний антироссийский санкционный механизм разработан для старой модели экономики. В условиях цифровой экономики ограничения ставить гораздо сложнее. Конечно, воспользоваться шансами, которые нам дает четвертая промышленная революция, — непростая задача. Но в то же самое время эта непростая задача является вполне решаемой. Для этого нам надо только очень четко определить сферы, в которых у России есть конкурентные преимущества. Такие сферы точно есть.
Важно помнить, что основной ресурс нынешней экономической революции — люди, а не промышленные активы. У нас с этим все в порядке: система образования еще не потеряна, а россиян отличает высокая мобильность».
Если у нас все в порядке с людьми, способными двинуть вперед экономику страны, то почему же эти люди в явно недостаточной степени проявляют себя? С моей точки зрения, очень многое упирается в две, казалось бы, не совсем экономические проблемы: чрезмерную централизацию и недостаточную реформированность нашей правовой системы.
Один знакомый из числа башкирской политической элиты рассказал недавно, в какой именно момент, уже при Путине, местные чиновники окончательно поняли, что времена ельцинской региональной вольницы подошли к концу.
Все башкирское начальство лечилось и лечится во Второй республиканской клинической больнице в Уфе. Легче всего к этой больнице подъехать, повернув через двойную сплошную, что чиновники и делали, никогда не имея при этом неприятностей с ГИБДД. Но вдруг, вскоре после появления в республике присланного из федерального центра нового министра внутренних дел, такие неприятности начались в массовом порядке. Негодование местной номенклатуры не поддается описанию. «Он объявил нам войну!» — гневно бушевали чиновники. Но желающих пересечь в этом месте двойную сплошную резко поубавилось.
Как явствует из этого мелкого примера, в ельцинскую эру региональные князьки заимели чрезмерно много власти, и эту ситуацию надо было обязательно жестко корректировать. Но, как это часто бывает в России и не только, управленческий маятник не сумел остановиться в точке равновесия.
Этим летом мне довелось накоротке пообщаться с одним из самых успешных российских губернаторов — человеком, чья деятельность преобразила управляемый им регион. Находясь на очень хорошем счету в Москве, он, тем не менее, был настроен не очень оптимистично: «У меня никто не хочет идти в руководители муниципальных образований. Проверок слишком много. Засилье силового блока приводит к тому, что руководители просто боятся принимать решения. Людей, способных принимать непростые, но необходимые решения и нести за них ответственность, становится все меньше. Зачем стараться что-то сделать, если тебя сразу обвинят в коррупции?»
Подобные настроения среди региональных руководящих кадров носят сейчас массовый характер. Как известно, сейчас в России модно оценивать качество работы руководителей, исходя из западной системы «ки пи ай» — ключевых показателей эффективности. Так вот, у российского губернаторского корпуса популярна шутка: «Самое главное «ки пи ай» — это если тебя не посадили!».
Подписаться под этой шуткой могут не только работники сферы государственного управления. «Все предпочитают сидеть тихо и не дергаться, — так Олег Буклемишев описал мне нынешние настроения в российской бизнес-среде. — Корень проблемы заключается в отсутствии возможности найти правду, если тебя обвинили. Если человек у нас попал в жернова правоохранительной или судебной системы, ему оттуда не выбраться. Органы не ошибаются. Если суд первой инстанции принял решение, то суд второй инстанции, скорее всего, напишет то же самое».
Когда я попытался обсудить эту проблему со знакомыми выходцами из силовых структур, они сразу выкатили контраргумент: вы предлагаете не бороться с коррупцией?!
Нет, естественно, я не предлагаю ничего подобного. Вместо этого предлагаю бороться с коррупцией в условиях разъединения сцепки между судом с одной стороны и следствием и обвинением — с другой. Не хочу скатываться в банальщину, но России как воздух необходим независимый суд — суд, который будет заниматься не слепым копированием обвинительных заключений, а выполнением своих прямых обязанностей. Понятия не имею, как можно решить эту титаническую задачу. Но я уверен, что без ее решения нам не удастся освободить способную поднять экономику России позитивную энергию инициативы от оков страха и инстинкта самосохранения.
Круг очерченных выше проблем выходит далеко за рамки полномочий собственно правительства. Но без жесткого разговора о нынешнем кабинете министров все равно не обойтись. Приступая к написанию этого материала, я начал истязать себя вопросами: нет ли у меня предвзятости по отношению к деятельности правительства Медведева? Не приобрела ли моя критика нынешних главных обитателей Белого дома оттенок автоматизма?
Чтобы очистить совесть, я в течение нескольких месяцев пытался получить у соответствующих людей в правительстве ответы на мучающие меня вопросы — пытался, но не получил. Вместо этого огреб кучу словесных оплеух: мол, мы не понимаем, каких именно данных, аргументов и комментариев вы от нас ждете! Ваши вопросы банальны и стереотипны! Ответы на них были уже даны сотни раз!
Ну что ж, предоставив коллегам из Белого дома возможность доказать мою неправоту, все же рискну высказать свое «банальное и стереотипное» мнение о работе нынешнего руководства кабинета министров.
В английском языке есть выражение not fit for a purpose — «не пригодно для своих целей». Если главная цель нынешнего Правительства России должна заключаться в поддержании сегодняшнего статус-кво, то к кабинету Медведева это точно не относится. С этой целью правительство как раз справляется просто идеально: оно послушно, неамбициозно, политически удобно. Но если задача правительства состоит в выводе экономики России на новый уровень, то картина меняется.
Гонка за чисто формальными показателями, попытки заранее снять с себя ответственность за будущие неудачи, сосредоточенность премьер-министра на чисто представительских аспектах деятельности главы правительства, абсолютное доминирование Министерства финансов над прочими экономическими ведомствами — все это вместе взятое делает разговоры о поступательном экономическом росте в России оторванными от жизни.
Разумеется, у правительства еще остался важный козырь в рукаве — новые национальные проекты, которые, по уверениям министров, должны дать нашей экономике мощный толчок вперед. Пусть дают! Если выяснится, что я все-таки ошибся, оценивая качество работы нынешнего правительства, — буду только счастлив. Но если радужные прогнозы и обещания так и останутся прогнозами и обещаниями, то к моменту следующих выборов в Государственную думу в 2021 году (может, раньше, может, позже — кто знает) тема качества работы правительства станет доминирующей в российском общественно-политическом пространстве.
Разумеется, главный вопрос заключается не в персоналиях. Главный вопрос — в конкурентоспособности российской экономики по отношению ко всем прочим значимым мировым игрокам.
«Мы живем в условиях высокой нефтегазовой ренты. Этой ренты хватает не только на сегодняшние нужды, но и на то, чтобы откладывать на завтра, — сказал мне Олег Буклемишев. — Но если в стране нет быстрого развития, то конечным итогом станет достижение новой точки разрыва с окружающим миром, после которой вновь возникнет необходимость искать способы догонять.
Мировая экономика растет темпами под 3,4% в год. В России же, даже по официальным данным, экономика за первые шесть месяцев этого года выросла только на 0,7%. При этом реальные доходы населения не растут шестой год подряд. Это означает, что доля России в мировом экономическом «пироге» уменьшается, а ее население беднеет».
Это очень тревожная новость. Но есть новость и ободряющая. В отличие от позднего Советского Союза у сегодняшней России есть все условия для того, чтобы стать кузнецом своего собственного экономического счастья. У нас есть финансовая подушка безопасности. У нас есть ресурсы для мощного рывка вперед. Мы не обречены на энтропию. Но побороть ее будет ох как непросто.
Читайте материал «Отказ от индексации выплат работающим пенсионерам поставил вопрос о профпригодности правительства»
