Можно ли победить на выборах популиста?
Вопрос, на который лихорадочно ищет ответ либеральная политическая элита Европы и США, обескураженная провалами последних лет.
Для нашей страны это тоже немаловажная тема. В начале октября в ходе публичной дискуссии на Форуме Немцова Алексей Навальный спрашивал американского философа Фрэнсиса Фукуяму, что он должен говорить, чтоб его не называли популистом. Философ ушел от ответа, но мы попробовали ответить за него.
в нашем инстаграм Популисты всегда обещают то, что хочется людям. Повысить зарплаты, понизить пенсионный возраст, выгнать мигрантов.
Они всегда уверяют, что представляют волю народа и выступают против его врагов, контролирующих систему. «В правительстве засели предатели, ставленники мировой закулисы — надо гнать их, пока не продали страну».
У них грубоватые манеры, они не слишком вежливы с оппонентами.
Решения сложных проблем, которые они предлагают, как правило, очень простые, понятные, одношаговые, но не очень реалистичные. И если действия правителей из года в год разочаровывают людей, если люди недовольны властью, тогда популисты становятся востребованы. Тогда приходит их время.
Сейчас наступил ровно такой момент. Поэтому тема популизма всплывает везде, где речь идет о политике. Не стал исключением и Форум Бориса Немцова, который проходил в этом году в Варшаве в начале октября.
Больную тему обсуждали Фукуяма и Навальный, люди из разных миров. Один — американец, ученый с мировой известностью, политолог, философ, теоретик, автор концепций, изложенных в книгах, переведенных на десятки языков. Другой — политик-практик, играющий на очень небольшой в мировом масштабе поляне, которого вне России мало кто знает.
Бренд Фукуямы, говоря языком рекламщиков, гораздо сильнее, чем бренд Навального. Но если поставить их рядом, бренд Навального по законам пиара усиливается.
Именно эту цель и преследовали организаторы форума, сделав гвоздем программы публичную дискуссию Навального и Фукуямы. «Для нас, как для польской организации, работающей с продвижением в Польше повестки дня о России, важно было показать глубину и разнообразие российского гражданского сектора, дать возможность местным (а также европейским) экспертам понять глубже ситуацию и перспективы развития. С точки зрения общеевропейской повестки дня приезд Навального — долгожданное событие, его же тут никто не знает по большому счету», — объяснила «МК» Анастасия Сергеева, член правления польской ассоциации «За свободную Россию».
Видео дискуссии вывешено в Сети. Вела ее Жанна Немцова. Хотя, если честно, дискуссией это мероприятие назвать нельзя. Никаких споров или дебатов там не было, каждый говорил о своем.
Тема популизма была поднята Навальным, к которому в последнее время приклеился ярлык популиста. Ему хотелось при помощи Фукуямы от него избавиться. Но Фукуяма говорил не о Навальном, а о западных популистах и выражал надежду, что в следующем году популист Трамп покинет пост президента.
* * *
Популисты бывают левые и правые. Фукуяма говорил о правых. Именно они являются сейчас его идейными оппонентами, опровергающими концепцию, изложенную им в начале 90-х в книге «Конец истории и последний человек».
Про концепцию надо рассказать подробнее. Иначе не понятно будет, почему популизм сейчас стал больной темой для западных либералов.
Суть ее в том, что либеральная демократия — самое оптимальное государственное устройство, поскольку только оно дает политическую стабильность, экономическое, научное, технологическое развитие и такое распределение социальных благ, которое обеспечивает всем членам общества достаточно высокий уровень жизни. Поэтому либеральная демократия — конечная точка социокультурной эволюции человечества. Шло оно, шло и пришло на вершину. Все, дальше идти некуда, выше только облака.
На Западе многие и до Фукуямы об этом догадывались, но он очень четко все разложил, так что его концепция была воспринята с воодушевлением. Выстроилась картина мира.
Вот западные демократии, они первыми забрались на вершину. Они молодцы и теперь великодушно помогают тем, кто еще только к вершине ползет. Протягивают руку. Или не протягивают. Когда как.
У них есть это право — указывать дорогу. Ведь они уже на вершине. У них передовая медицина, социальные лифты, независимый суд. Хорошие дома, хорошие машины, везде чисто, порядок, все улыбаются. Не то что в странах с авторитарными и тоталитарными режимами.
Но и в этих отстающих странах когда-нибудь будет так же прекрасно. Потому что либеральная демократия — конечная точка. Разные страны и народы к ней идут по-разному. Многие — совсем криво. Но все равно ее никто не проскочит.
До конца 2000-х западный мир и либерально мыслящие сегменты мира восточного именно так и видели будущее: рано или поздно во всех странах установятся либеральные демократии, это неизбежно, как восход солнца, вопрос только времени.
Но после кризиса 2008 г. вера в концепцию Фукуямы пошатнулась. Одновременно на Западе стал набирать силу популизм.
Популисты в западных и восточноевропейских странах сейчас яростно критикуют либеральную элиту, а придя к власти — отменяют ее решения. При этом они получают большую поддержку. Из этого следует, что граждане реально недовольны существующим устройством и хотят чего-то иного.
Но если огромное количество граждан хочет чего-то иного, если либеральная демократия их не устраивает — значит, ее все-таки нельзя считать конечной точкой эволюции общественного устройства.
Получается, концепция Фукуямы неверна. Либеральная демократия — не вершина. А если вершина, то не единственная, есть и другие. Государство может быть устроено как-то иначе, но жизнь в нем будет не хуже, чем в западных демократиях, а может быть, даже и лучше.
Именно это имел в виду Путин, когда пару месяцев назад в интервью Finanсial Times сказал, что либеральная идея изжила себя, поэтому «либералы не могут диктовать никому и ничего, что они пытаются делать последние десятилетия».
* * *
Фукуяма на форуме Немцова ожидаемо защищал либеральную идею. Он говорил, что либералы просто немного ошиблись в 80–90-е годы. «Слишком далеко пошли со своей идеологией», поэтому у людей возникло недовольство ими и, как следствие, в политике расцвел популизм:
«Если мы посмотрим на историю демократии в ХХ веке, у нас никогда не было чистого либерализма — такого, в котором не было бы социальной защиты, только сплошная рыночная конкуренция. Если бы это случилось, это бы привело к слишком большому неравенству и множеству конфликтов.
Но в 90-е годы либералы решили, что государство — враг и надо устранять его по максимуму. Им это удалось, поэтому социальное неравенство усилилось даже больше, чем должно было, — поэтому сейчас происходит отказ от концепций такого рода. Мы должны вернуться к государству, которое активнее перераспределяет ресурсы и фокусируется на солидарности разных социальных слоев. Если нынешние элиты не смогут этого сделать, их снесут популисты».
Фукуяма не считает, что в России либерализм отсутствует: «В том, как организовано устройство Российской Федерации, несомненно, есть либеральный аспект. Поэтому утверждения Путина, что либеральная идея умерла, абсурдны».
* * *
Навальному высказываться на тему либерализма было сложнее, чем Фукуяме.
Ежегодный Форум Немцова — либеральное мероприятие, проводят его либералы, и Навального они пригласили выступать с Фукуямой потому, что его тоже считают либералом. Ну и он действительно не чужой, что уж там. Учился в Гарварде, либералы помогали его становлению и развитию как политика.
Правда, при этом масса людей, поддержку которых хотел бы получить Навальный, называют либералов «либерастами». Это ему тоже нужно учитывать.
Навальный нашел элегантное решение дилеммы: саму либеральную идею не критиковал, но ругал российских либералов во власти.
«Идею либерализма люди в России вполне поддерживают, — сказал он. — Так что представление, что Россия — это какой-то темный угол, чуждый прогрессу, не соответствует действительности. Но посмотрите на «системных либералов» — они же, как только приходят во власть, начинают вести себя как кошмарные русофобы, рассказывать о темных сторонах русского народа, что народ у нас дикий и если дать ему свободу, пойдет всех убивать.
Я не знаю ни одного системного либерала (ни из «Яблока, ни из СПС, ни Кудрин), который, пойдя во власть, делает что-либо полезное».
* * *
Это был блестящий популистский ход Навального, но не будем сейчас переключаться на популизм, а продолжим искать ответ на главный вопрос мировой политической повестки: что все-таки происходит с либеральной идеей? Действительно она себя изжила?
В последнее время некоторые политики высказывают мнение, что скорее не изжила, а переродилась. Причем эта ее новая ипостась открывает совершенно новую эпоху. И она уже началась, эта эпоха. Мы в ней живем.
В конце августа очень ярко высказался по этому поводу президент Франции Эммануэль Макрон. Цитата из его выступления будет длинной, но сократить нельзя, поскольку лучше, чем он, не сформулируешь.
«Лежавшая в основе сформированного нами равновесия рыночная экономика стала экономикой накопительного капитализма, — сказал Макрон. — В этих условиях перекос в сторону финансового сектора и технологические преобразования привели ко все большему сосредоточению богатств в руках «чемпионов», то есть наиболее способных людей в наших странах (больших метрополиях) и странах, выигравших в результате глобализации.
Эта рыночная экономика порождает небывалое неравенство, которое приводит к глубоким переменам в нашем политическом порядке. В первую очередь пошатнулась сама легитимность этого экономического уклада. Как объяснить гражданам, что система хорошая, если они не находят в ней свое место?»
Ровно о том же самом в конце мая говорил на Балтийском форуме Григорий Явлинский: «Сегодня идет рецессия капитализма как системы, это вещь уже абсолютно очевидная и вот-вот станет главной темой обсуждения. Посмотрите темы крупнейших экономических изданий в Вашингтоне, в Лондоне, вы увидите, что это сейчас главная тема».
По мнению Явлинского, модель экономической системы, на которой сегодня основана вся мировая и тем более западная экономика, неизбежно ведет не только в России, но и в других странах к слиянию власти и собственности, к разрастанию олигархии. Этим объясняется и расцвет популизма, и появление Трампа, и Ле Пен, и Брекзит, и все то, что происходит сегодня в Европе, не говоря уже о восточноевропейских странах.
«Эта концепция породила новую эпоху, в которую мы уже вошли, — сказал Явлинский, — но даже определения ей еще не дали. Новая эпоха сулит нам очень большие вызовы».
* * *
Если все это верно — а похоже, что верно, — мы живем в очень интересное время, в котором абсолютно не видно будущего.
20–30 лет назад будущее было видно: есть вершина, либерально-демократическое государственное устройство — и все страны туда когда-то придут.
Но сейчас эта вершина уже не вершина. А другой не видно.
Россия не может на вершину претендовать из-за слабой экономики, Китай — из-за ограничения личных свобод граждан. В общем, ничего не проглядывает.
Конечно, пока еще далеко не все понимают, что сияющая вершина потухла. Подавляющее большинство просто чует что-то неладное. Как сказал Макрон, «ушло то время, когда гражданам описывали блага делокализации производства: дескать, все это в порядке вещей, так будет лучше для вас, рабочие места уйдут в Польшу, Китай и Вьетнам, а вы получите… что? Лично я уже не могу это объяснить».
На западные демократии спустился туман. В этом тумане популисты предлагают отползать. Двигаться назад. Пусть будет как прежде. Вернем производственную базу к себе в страну, и работа будет у нас, а не у азиатов. Закроем двери для беженцев, они слишком дорого обходятся бюджету и вообще чужие и неприятные. Выйдем из Евросоюза и будем сами регулировать конкуренцию наших производителей и наемных работников. Вспомним традиционные исконные ценности, будем жить «в своем доме своей семьей».
«Соблазн пойти по этому пути существует, — считает Макрон, — и поэтому нам следует всерьез подумать о поисках нового равновесия в этой системе, системе не только французской, но европейской и мировой. Как сохранить открытость, которую я считаю необходимой и полезной для нашей страны, соответствующей нашим ценностям и ДНК, обретя при этом необходимую долю контроля?»
Макрон хочет двигаться не назад, а вперед. Но куда — вперед? В каком направлении? Вот вопрос.
Западный лидер, который найдет на него ответ, справится с популистами. А не найдет — не справится.
* * *
В России ситуация совершенно другая. У нас сама власть продвигает идеи, которые на Западе провозглашают популисты, борющиеся за голоса избирателей.
Что тогда остается нашим популистам? Двигать в противовес власти либеральную идею?
Но это безнадежный вариант. Либералов и демократов у нас так ненавидят за рыночные реформы, что это слово лучше даже не произносить.
Вероятно, поэтому наши популисты никаких системных идей не двигают, а просто кусают власть за мягкие места, обличают, уличают и срывают покровы. Чем больше у властей мягких мест и тайн под покровами — тем успешнее популисты.
Когда тайн нет — когда власть ничего не скрывает, не умалчивает, всегда может объяснить любое свое решение, когда за ней правда, она работает на благо народа и никого не обманывает, — популисты не представляют для нее угрозы.
Но где вы видели такую власть, да?
* * *
Вернемся наконец к Навальному, который не хочет считаться популистом. «Да, идет расцвет популистских политиков, — заявил он на Форуме Немцова. — Но есть и просто мода на это слово: все что угодно называется популизмом.
Что я должен говорить, чтобы меня не называли популистом? Когда я говорю о неравенстве — это я хочу «ограбить богатых», популизм! Когда я во время президентской кампании поднял вопрос о минимальной зарплате, после этого 80 процентов времени я провел в спорах об этом и постоянно слышал: «Ты популист, потому что говоришь то, что нравится людям», — хотя достойная минимальная заработная плата совершенно нормальная вещь в Европе и введена в Америке.
Если скажешь слово «миграция» — все, нужно бежать. Крики «популист!» и кирпичи будут лететь тебе вслед».
Справедливые жалобы. Действительно, ну что должен политик обещать избирателям? Сделать их жизнь еще хуже, чем сейчас? Конечно, он обещает сделать ее лучше.
Нет, если Навальный популист, то по другой причине.
Он кусает и обличает власть, обещает «ништяки» гражданам, но не говорит про систему, которую намеревается строить, если получит на выборах большинство.
Вот эту же самую либеральную демократию, которая то ли себя изжила, то ли выродилась? Ее он намерен строить в России? А если не ее, то что?
Или, скажем, сращивание власти и собственности. Важнейший вопрос современности. Как он его будет решать? Выгонит олигархов из власти? А вместо них запустит туда других олигархов, которых двадцать лет назад выгонял Путин? Или нет, не запустит?
Если политик — не популист, он обязан говорить о таких вещах. Потому что они — основополагающие.
Если популист — тогда нет, не обязан. Тогда можно просто обещать «ништяки».
* * *
Наступление новой эпохи связано не только с перерождением либерально-демократической идеи, которое вызывает необходимость ее пересмотра, «ремонта» или полной замены.
Огромные изменения несут технологическая революция, глобализация интеллекта, набирающий невероятную скорость технический прогресс. «В то же время происходит глобализация представлений, эмоций, насилия, ненависти, что очень способствует тому одичанию мира, которое мы наблюдаем каждый день, — утверждает Макрон. — Это глубокая антропологическая трансформация, затрагивающая наши демократии, и это новое пространство, которое формируется на наших глазах и требует переосмысления правил, изменения международного порядка, который уже принадлежит прошлому».
Еще один знак наступления новой эпохи — кризис политических систем. «Вы же не можете не видеть, что партийно-политические системы распадаются во всем мире, — замечает Явлинский. — Будь это Британия, Соединенные Штаты, Франция, Италия».
А вот социальные системы, по его мнению, остаются фундаментально прежними. И люди остаются прежними. Точно такими же, какими были во времена холокоста.
Люди исполняют законы. Будет принят закон о новом холокосте — снова будут его исполнять.
Подводя черту, хочется повторить, что новая эпоха, в которой мы уже, по всей видимости, живем, несет сложнейшие вызовы и ставит задачи, которые никто никогда не решал.
На фоне этих вызовов и задач привычная дихотомическая картина мира, где современная Россия и либеральный Запад противопоставляются как добро и зло — или, наоборот, как зло и добро, — уже не кажется актуальной и убедительной.
Убеждать, что все проблемы вытекают исключительно из этой дихотомии — тоже в общем-то популизм.
